— Господа, чему обязан оказанной мне честью, вашему визиту? — спросил я, проигнорировав вопрос о ранении.
Промелькнула мысль, что если эти господа и могут догадываться о том, что я подстроил покушение на самого себя, то пусть тогда считают, что я способен на нестандартные ходы. Ещё из прошлой жизни знаю, что люди, готовые что-либо вытворить, которые выкручиваются из самых сложных ситуаций, и с ними стараются не сталкиваться и не связываться. Мало ли, что ещё будет, если затронуть такого человека, в котором хватает духа авантюризма.
— Господин Шабарин, я счёл необходимым самолично прийти к вам и сообщить, что ситуация разрешилась. А также указать, что всенепременнейше жду вас на службе. А ещё… — Андрей Яковлевич замялся, повернул голову в сторону сидящего в соседнем кресле статского советника, но продолжил: — Я выражаю вам свою благодарность и признательность. Понимаю, что, когда вы и сами могли утонуть, то всё едино старались спасти меня. Я это оценил. И нынче хотел бы считать себя вашим другом, как и вас причислить к числу своих друзей.
Андрей Яковлевич Фабр встал, протянул мне руку. По такому случаю пришлось и мне вновь встать, при этом театрально кряхтя и чуть постанывая, опираясь на подлокотник кресла правой рукой. Я также протянул руку губернатору для быстрого пожатия, даже не веря в то, что, скорее всего, большинство неурядиц решилось.
— Господа, может, мы всё же перейдём к делу? У меня, признаюсь, не так много времени. Уже скоро необходимо отправиться в Одессу, — деловым тоном сказал помощник Воронцова. — Спешу вам напомнить, что окончательно вопрос ещё не решен. Я здесь в некоторой мере из-за того, чтобы озвучить ряд советов, к коим вам следует прислушаться.
Я напрягся. Значит, рано праздновать победу. Теперь становится понятным, что помощник Воронцова здесь для того, чтобы заставить меня пойти на какой-то компромисс в отношении Третьего Отделения или какой-то ещё иной политической силы. И только тогда при достижении этой договорённости, очевидно, и будет закрыто дело.
Хочу ли я этого? Вообще есть ли такой человек, которому нравится поступать так, как его вынуждают? И где, как правило, эти люди оказываются? Джордано Бруно не хотел признавать ложность гелиоцентрической системы — его сожгли. Галилео Галилей, будучи уже привязанным к столбу, готовясь к сожжению, признал свою неправоту, громогласно соглашаясь с системой мироустройства, предлагаемой католической церковью. Бруно погиб за свои убеждения, Галилей сказал же то, что хотела слышать толпа, но мгновением позже прошептал: «И всё-таки она вертится!». После чего великий учёный поехал домой и продолжил плодотворно заниматься наукой, даря миру новые свои изыскания.
Так что, наверное, всё-таки надо быть немножко гибким. Не забывая всегда и во всём искать собственную выгоду и ничего не давать просто так, если это, конечно же, не твой близкий человек.
— Ваше превосходительство, — обращался я к статскому советнику Арсению Александровичу Мицуре. — Вы предлагаете мне отдать некоторые документы, которые бы свидетельствовали о преступлениях Кулагина? Я правильно понимаю, что вы убеждены, что сии бумаги у меня есть?
При этом я несколько осуждающе посмотрел на Якова Андреевича Фабра. Он мог и рассказать о документах.
— Поймите, господин Шабарин, без уступок с нашей стороны никаких договоренностей не будет. Вы, я уверен, можете догадываться о тех обстоятельствах и том противостоянии, которые сложились. В некотором роде, ваши действия позволяют мне рассчитывать на ваше понимание, — произнёс Мицура. — Вы же мудрый человек?
— Вы сказали «с нашей стороны»? Значит ли это, что вы причисляете меня к числу друзей его светлости князя Михаила Семёновича Воронцова? — я выцепил самое главное из сказанного статским советником.
— Друзей? Не хотелось бы вас обидеть, господин Шабарин, вероятно, я в это слово вкладываю некий иной смысл, чем вы… — Мицура задумался. — Назовём вас, если все удачно сложится, «сподвижником». Всё же его светлость — один из самых знатных людей империи, и его друзья должны быть рядом по своему положению.
— Пусть так. Я безмерно уважаю его светлость, а также преклоняюсь перед всеми деяниями, кои он совершил во благо государя и Отечества, — чуть подумав, сказал я.
Безусловно, без поддержки кого-то на самом верху мне придётся сложно. Что там ждёт впереди, и не каждый же раз мне устраивать театр со стрельбой? Возникал вопрос: а настолько ли силён Воронцов, чтобы оградить меня от различного рода нападок со стороны недоброжелателей? Впрочем, идти на поклон к Третьему Отделению я никак не могу. Другая сила, чернышёвские, которой прикрывался преступник и подлец, бывший вице-губернатор Кулагин, казалась мне ничуть не лучше, чем жандармы, а как бы и не хуже. Вот и выходило, что особых альтернатив, кроме как заручаться покровительством Воронцова, не было.