Сеймур держал лицо. Англия даже пошла бы на разделение Османской империи, но ведь русский император отказался снижать ввозные пошлины на английские товары. Разве же беда в том, что русские промышленные изделия не могут конкурировать с английскими и русские промышленники разорятся? Англия завалит этими товарами Россию, а русским было бы важно сконцентрироваться на производстве хлеба, который стоит отдавать Англии.
— Так когда делить Османскую империю станем? — с улыбкой спросил канцлер Нессельроде.
— Скоро, — солгал английский посол, отзеркалив улыбку русского чиновника.
Новый дворец был шикарен. Даже славные предки нынешнего султана строили заметно хуже. Правда, со стилем архитекторы не угадали. Всё же барокко — прошлый век, но нельзя не восхититься, каким дворец вышел величественным. Чего нельзя было сказать о самой Османской империи. Гражданские войны, окончательно уничтожили ранее Великую державу.
Многие в империи искренне считали, что османы проигрывают из-за внутренних дрязг. Вот и сепаратисты полезли. А то, что традиционная экономика не отвечает на современные вызовы — на это никто не обращал внимания. Да и армия, сколько бы ни совершали попыток её реформировать, всё ещё оставалась слабой, хотя и многочисленной.
— Посол Франции просится к вам, великий падишах! — сообщил главный евнух, когда султан уже более часа находился в беседке в саду и размышлял о былом величии своей державы и о том, что настанут ли времена, когда слава вернётся. И при его ли власти это будет?
— Пусть подойдёт! — сказал султан нехотя.
Он прекрасно понимал, что ничего хорошего от визита французского посла, пусть и запланированного, ожидать не стоит. Не так давно русские сообщали, что не потерпят надругательства над православием в святых местах. Тогда ещё султан гадал, почему русские об этом сообщают, ведь не сказать, что ситуация в Иерусалиме кардинальным образом поменялась. А оказалось, французский император посчитал несправедливым, что некоторые храмы, столь почитаемые христианами, находятся под контролем Русской Православной миссии.
Казалось бы, вопрос не стоит и выеденного яйца, но уже многим стало понятно, что страсти накаляются, а в центре этого бушующего урагана находится Османская империя. Как это случалось уже неоднократно, турок подговаривают на войну с Россией. И самым обидным для султана было то, что всё это происходило как будто бы и без его ведома и влияния.
К беседке под раскидистым лавровым деревом тем временем уже подошёл полноватый мужчина с седеющими, но всё ещё пышными бакенбардами. Он был одет, скорее, по английской моде. Строгий костюм из плотной шерстяной ткани, на поясе — золотая цепочка от неприлично дорогих золотых часов, украшенных бриллиантами.
Жан Шарль Мари Феликс де Лавалетт мог себе позволить и дорогой костюм, и прекрасные часы. Он был очень богатым человеком, женатым на вдове американского банкира. Так что даже своей службой он во многом тяготился. Лишь одно искренне радовало Жана де Лавалетта — в коем веке его Франция не враждует с Англией. Не было француза во Франции, который больше, чем Лавалетт, любил бы Англию.
Французский посол в Османской империи был открытым англофилом, искренне ратовал за сближение Франции и Англии и делал теперь все, чтобы две европейские державы, плечом к плечу… Заставили русского медведя сидеть в берлоге и не высовываться. Возможно, в другой политической обстановке дипломат оказался бы не у дел за такие свои взгляды, однако сейчас он и ему подобные приближаются императором Луи Наполеоном.
— Я слушаю вас! — сказал султан, делая вид, что ему больше интересно рассматривать колонны в беседке, чем разговаривать с французским послом.
— Нет, это я вас слушаю, Ваше Величество! — неожиданно и нисколько не смущаясь сказал посол.
Куда там теперь смотреть на колонны! Оставалось рассматривать наглого, слегка лысеющего мужчину. Как же сейчас хотел Абдул Меджид, чтобы рядом с французом оказался верный янычар, чтобы отрубить голову наглецу только по одному косому взгляду в сторону султана! Но эти времена ушли.
— Если вы продолжите разговаривать со мной в таком тоне, то не стоит и рта раскрывать, — несколько волнуясь, отчего акцент падишаха стал более очевидным, сказал Абдул Меджид.
— Подобного тона никогда бы я себе не позволил, если бы вы выполнили то, что ранее обещали! — не растерялся де Лавалетт.