Вдруг со стороны рынка раздался новый шум, ласкающий слух защитников ратуши, ибо до них донеслось громовое «Ура-а-а!».
За две недели до этого
— Поезжайте, Алексей Петрович, — сказал император. — В Петербурге мы уже управимся и без вас. Вопреки опасениям самых закоренелых скептиков, адмирал флота Нахимов сумел добраться до Финского залива. И теперь англо-французская эскадра заперта. Общее контрнаступление флотов согласовано. Супостатам придется либо умереть, либо сдаться на милость победителя… На мою милость.
Александр II улыбнулся, но хмурая складка озабоченности тут же пересекла его лоб.
— Горчаков развивает наступление, а вот из Польши приходят донесения самого тревожного свойства. Отправляйтесь, господин вице-канцлер, я готов предоставить вам столько частей и оружия, сколько позволит обстановка.
— Разрешите мне, ваше императорское величество, взять мое специальное подразделение?
— Жаль, конечно, расставаться со столь бравыми воинами, особенно перед решающей битвой за Святой Град Петров, но вы вправе от меня требовать этого.
— Тогда еще одна просьба, ваше императорское величество.
— Слушаю вас, Алексей Петрович.
— Дозвольте мне действовать по своему усмотрению, не согласовывая свои решения и действия с Генеральным штабом.
— Дозволяю. Вы заслужили такое право, господин вице-канцлер… Хотя, в случае вашего провала вся ответственность тоже ляжет на вас.
— Безусловно, ваше императорское величество. Разрешите идти?
— Ступайте, Алексей Петрович. И да благословит вас Бог!
Поклонившись самодержцу, я покинул его покои и Зимний дворец, в который вновь возвращалась жизнь. Носились лакеи, наводя лоск на императорскую резиденцию. В столицу возвращалась семья Александра II и весь двор.
Я вышел из дворца, сел в свою коляску и велел кучеру везти меня в Смольный институт, временно превращенный в базу моего полка спецназа. К середине марта в Санкт-Петербург вернулось весеннее тепло.
Пожары были потушены. Наводнение отступило. Простые горожане начали приводить город в порядок. Прекратились временные перебои с продовольствием, которые европейские газеты возвели в ранг голода, живописуя ужасы, не имевшие отношения к действительности.
Британская «Times» опубликовала целую передовицу, с фальшивыми гравюрами, на которых были изображены заваленные снегом улицы, вмерзшие в лед Невы трупы и рыскающие в подворотнях людоеды.
Вспомнив о британской прессе, я невольно вспомнил и о своем приятеле Говарде. Он ушел вместе с эскадрой Нахимова, которая, покинув Босфор, совершила рейд по островам Средиземноморья, помогая греческим и итальянским повстанцами скинуть власть британских, французских и австрийских завоевателей.
Они хотели сжечь и разорить Крым, проникнуть к Архангельску и Петропавловску-на-Камчатке, заставить нашего императора бросить столицу и бежать в Москву, а вместо этого сами оказались в ловушке в Финском заливе, да и в Средиземноморье у них отчетливо подгорало.
И всему этому Ванья был не только свидетелем, но и участником. Жаль только что его корреспонденции приходили в редакции российских газет с запозданием, но, увы, покуда депеши будут доставляться конными вестовыми, так и будет.
Хорошо, что в России действовала хотя бы одна телеграфная линия. В Европе пока с этим дело обстояло лучше, но ситуация должна измениться. Во всяком случае, я приложу к этому все усилия. Пора было подстегнуть прогресс не только и не столько в военной сфере.
Пусть первоначальным моим намерением было вывести Россию из Крымской войны с минимальными потерями, в том числе и политическими, теперь же я жаждал большего. Я хотел, чтобы моя страна стала самой могущественной державой планеты.
И не только ничего не потеряла в этой и грядущих войнах, но и приобрела новые территории. К примеру, почему бы Варшавскому договору не возникнуть на сто лет раньше? Пусть возникнет Панславянский союз, а нынешние владыки мира скукожатся до своих национальных размеров.
Маленькая тихая Австрия, относительно маленькая, но обязательно тихая Французская республика и уже совсем тихая и скромная Мелкобритания. И колоссальная, промышленно развитая, технически и научно продвинутая Российская империя. Вот моя новая цель.
Потому и замысел мой, о котором я скромно умолчал на аудиенции у императора, был чрезвычайно дерзок. Замысли его кто другой, место ему было бы в желтом доме, в палате под номером шесть, но окружающие уже начали привыкать, что Шабарин способен воплощать самые безумные планы в жизнь.