Шлюпка, где находился Маскальков, отошла последней. Впереди маячили в стелющемся дыму силуэты других шлюпки десанта, бойцы которого все-таки выполнили приказ об отходе.
Вода под шлюпкой забурлила — это матросы налегли на весла. Константинополь медленно удалялся, превращаясь в одно большое багровое пятно на горизонте. Маскальков не сводил с него глаз, пока вид на город не заслонил корпус русского корабля.
Глава 2
Зимний рассвет окрашивал шпили Берлина в кровавые тона. В королевском дворце царила неестественная тишина — даже часовые у мраморных лестниц замерли, будто предчувствуя грядущие перемены.
Фридрих Вильгельм IV стоял у стрельчатого окна кабинета, его пальцы судорожно сжимали злополучный пергамент с австрийской печатью. Запотевшее стекло отражало его изможденное лицо — три бессонные ночи оставили глубокие тени под глазами.
— Ваше величество… — генерал фон Мольтке застыл на пороге, снег с его ботфорт таял на персидском ковре. В руке он держал еще одну депешу — на этот раз с одного из пограничных постов.
Король медленно повернулся. Его взгляд упал на красную сургучную печать — тревожный знак срочности.
— Они уже перешли границу? — голос звучал глухо, будто из глубины колодца.
— Пока только разведчики, ваше величество. Но… — Мольтке сделал паузу, — наши наблюдатели заметили австрийские обозы возле Штейнау. Артиллерию.
Фридрих Вильгельм резко разжал пальцы. Пергамент упал на резной дубовый стол, рядом с бронзовой чернильницей в форме прусского орла.
— Значит, Меттерних не блефует, но я не понимаю, — прошептал он, глядя на карту, где красными нитями были обозначены возможные маршруты вторжения.
За окном завыл зимний ветер, заставляя пламя в каминном канделябре трепетать. Тени на стенах ожили, превратившись в призраков былых сражений…
Гул голосов в тронном зале напоминал отдаленный гром перед бурей. Сорок человек — генералы, министры, военные советники — стояли полукругом у массивного дубового стола, покрытого топографическими картами. В воздухе витал запах воска, кожи и тревоги.
Когда король вошел, все замолчали. Его шаги гулко раздавались под сводами, эхом отражаясь от простенков, между портретами предков. На мгновение Фридриху Вильгельму показалось, что глаза Фридриха Великого с портрета над камином следят за ним с укором.
— Господа, — его голос, обычно такой звучный, теперь звучал приглушенно, — сегодня ночью мы получили ультиматум. Австрия требует Силезию. В обмен… — он сделал паузу. — В обмен на бумажное обещание мира.
В зале взорвался гневный ропот. Военный министр фон Роон, его лицо побагровело от ярости, ударил кулаком по столу:
— Это не дипломатия, ваше величество! Это грабеж средь бела дня!
Генерал Мольтке, всегда сдержанный и расчетливый, молча подошел к карте. Его тонкая указка скользнула вдоль границы:
— Их Четвертый корпус уже в Моравской долине. Седьмой корпус форсировал Одер у Ратибора. Он поднял глаза: — Если ударить сейчас — мы сможем отсечь их от баз снабжения.
Внезапно дверь распахнулась. В зал вбежал фельдъегерь, его мундир был покрыт дорожной грязью:
— Ваше величество! Экстренное донесение из Дрездена! Саксонские войска приводятся в боевую готовность!
Король смежил веки. В голове проносились образы: прусские знамена над Веной… кровь на снегу под Лейтеном… крики раненых при Хохкирхе… И в ушах — голос отца, произнесший много лет назад: «Король должен выбирать между славой и гибелью. Третьего не дано…»
— А если мы не нападем? — спросил он, открывая глаза.
Мольтке ответил без колебаний:
— Через месяц их войска будут у Бранденбургских ворот. Через два — в этом зале.
Ледяной февральский ветер выл на Дворцовой площади, срывая с крыш острые иглы инея. Санкт-Петербург хоронил Николая I — железного императора, словно, сломавшего себе хребет на Крымской войне. Во всяком случае, треволнения оной подорвали здоровье царя, которому и шестидесяти не исполнилось.
Александр Николаевич стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как тысячи людей в черном медленно заполняют пространство перед Зимним дворцом. Их скорбь была театральной, показной — он видел это по опущенным головам, по дрожащим от холода, а не от горя, рукам, сжимающим свечи.
— Ваше величество, пора. — Граф Шувалов, начальник Третьего отделения, стоял в дверях, бледный как смерть. Его изящные пальцы нервно перебирали золотые часы на цепочке. — Процессия ждет. Гроб уже вынесли.