В кабинете повисло гробовое молчание. Граф Орлов побледнел. Его замы переглянулись. Представитель МВД вскочил:
— Это… это беззаконие, ваше сиятельство! Частные убийцы? Вне контроля Третьего отделения и нашего министерства? Это же хаос! Варварство! Самодержавие держится на законе…
— Самодержавие, — перебил я его ледяным тоном, — держится на силе. На умении отвечать ударом на удар. А закон? Закон хорош для мирного времени. Сейчас война. Война, которую объявили нам. Сиверс и его дети — первые жертвы. Кто следующие? Вы, граф? Ваши дети? Император⁈
Я видел сомнение, страх, отвращение в их глазах. Они боялись моей идеи больше, чем террористов. Боялись ответственности. Боялись царя. Боялись меня.
— На востоке солнце встает над Нуткой, — повторил Орлов, его голос был низким, ровным, но в нем чувствовалась усталость, не физическая, а глубинная, как у человека, несущего слишком тяжелую тайну. — Вы узнаете этот пароль? Знак того, что я не самозванец. Хотя, глядя на меня, в этом можно усомниться.
Он опустился в кресло и взял чашечку с кофе, и в его серых, холодных глазах Иволгин увидел что-то новое — не ученую сдержанность, не расчет, а отблеск пережитого.
— Я узнаю пароль, — сказал капитан.
— Шабарин… Алексей Петрович… он знал, что «Святой Марии» понадобится проводник там, где карты лгут, а компас сходит с ума. Где лед строит лабиринты, а течения затягивают в ловушки. Там, в проливах между морями Баффина и Бофорта… Это моя стихия. Мое проклятие…
Гидрограф сделал паузу, словно собираясь с силами, чтобы выговорить тяжелые слова. Иволгин молчал, не двигаясь, чувствуя, что этому человеку нужно выговориться.
— Меня вызвали в к нему поздно ночью, — начал Орлов, его взгляд снова уплыл в прошлое. — И не — в кабинет. В «Каменный Мешок». Подвал. Алексей Петрович сидел за дощатым столом, в шинели, ибо там не жарко… Я заметил, что лицо у него… изможденное, но глаза горят. Как у вас сейчас, Григорий Васильевич… Он сказал мне: «Викентий Ильич, мне нужен человек, который знает Арктику как свои пять пальцев, который пройдет там, где другие сядут на мель или умрут во льдах. Человек, которого не купят. Ведь вы — сын своего отца, который погиб не зря… Поедете?» — Гидрограф замолчал, сжав кулаки. — Мой отец… лейтенант-гидрограф Илья Викентьевич Орлов действительно погиб… Его судно раздавило льдами у Шпицбергена пятнадцать лет назад. Официально — несчастный случай, каких хватает в Арктике. Неофициально… Шабарин считает, и не без оснований, что там поработали английские «контрабандисты», не желавшие, чтобы Орлов-старший нанес на карту их тайные фарватеры. Отец был… помехой. Как я могу быть теперь стать для них.
Иволгин кивнул, понимающе. Семейная месть — сильный движитель.
— Куда я должен направиться? — спросил я у Шабарина. — «В Рейкьявик, — ответил тот. — Там вы подниметесь на борт русского судна „Святая Мария“. И проведете его через северные проливы к Клондайку. Это миссия для живых или для мертвых героев. Выбирайте, Викентий Ильич…».
— Почему же вы не поднялись на борт еще в Кронштадте? — спросил капитан.
Его собеседник усмехнулся коротко и безрадостно.
— Путь мой был… мягко говоря, извилистым… Ведь мы не зря встретились с Алексеем Петровичем в «Каменном Мешке», вы вероятно и не знаете, что это такое…
Иволгин пожал плечами.
— Я сидел под стражей, — продолжал Орлов. — Был арестован по подозрению в убийстве англичанина… Даже Шабарину удалось вытащить меня из «Мешка» не сразу… В общем, к отходу «Святой Марии» я не успел… А далее, под чужим именем, с паспортом датского коммивояжера отправился в Гельсингфорс. Оттуда на пароходике в Стокгольм. Шабарин предупредил: «Англичане имеют длинные щупальца. Их агенты рыщут по всем портам, ищут слабые звенья в цепочке нашей агентуры». В Стокгольме я застрял на неделю. Ждал контакта. Им оказалась… прачка из русской миссии. Передала билет на поезд до Копенгагена и конверт с деньгами. В Копенгагене… — Гидрограф поморщился, будто вспоминая что-то неприятное, — … сам воздух пропитан шпионажем. Чувствовалось. Я сменил две гостиницы. Вышел на связь с агентом Шабарина — пожилым владельцем табачной лавки, выходцем из Архангельска. Он нашел мне место на «Северной Чайке» — старой, вонючей рыболовецкой шхуне, шедшей к берегам Исландии за треской. Капитан, хмурый исландец с лицом, как у тролля, получил за меня круглую сумму и приказ — молчать и не задавать вопросов.