— Они будут готовы через неделю, — сказал я тихо, поворачиваясь к двери. — Охота начнется. И «Народное Действие» узнает, что значит разбудить настоящего пса. Пса Империи.
Весь день ушел на бумажную волокиту и согласования. Наконец, фельдъегерь доставил из Зимнего пакет. Я вскрыл его. Это был не указ. Письмо. Мне. «Алексей Петрович, я знаю, что сейчас обрушится на тебя, но действия твои одобряю полностью, хотя никакие указы и манифесты на сей счет опубликованы не будут. Действуй. Спаси Империю. Александр».
Я тут же поднес письмо к язычку свечи, понимая, что император не хотел бы, чтобы его прочитал бы кто-нибудь еще, пусть даже историк будущего, который станет изучать это время.
Покончив с письмом, я вышел в коридор Третьего отделения. За моей спиной остался шепот ужаса и несогласия. Передо мной был мрак петербургской ночи, прорезаемый редкими фонарями. Где-то там, в этой сырой темноте, прятались те, кто бросил мне вызов.
Они думали, что посеяли страх. Они не знали, что разбудили хищника. Эскадроны смерти будут моим ответом. Моей петлей для их грязных шей. И пусть Господь простит мне этот шаг. Ибо я уже не мог остановиться. Путь в ад был вымощен не только благими намерениями, но и взорванными каретами и криком детей, охваченных пламенем. И я вступил на него, не оглядываясь.
«Святая Мария» покинула порт Рейкьявика на рассвете третьего дня. Туман висел низко, цепляясь за воду. Барк скользил по бухте, как призрак. Иволгин приказал не запускать машину — идти на одних парусах. На мостике стояла гробовая тишина. Каждый вслушивался в шум ветра, выискивая в нем гул чужих машин.
Они миновали скалистые берега Фахсафлоуи, вышли в открытые воды Северной Атлантики. Туман начал редеть. И тогда вахтенные увидели его. «Ворон». Он шел параллельным курсом, в двух милях по левому борту. Без флага. Без опознавательных огней, лишь серый силуэт с высокой трубой, из которой валил густой дым. Его паровые машины работали ровно, без надрыва, легко сохраняю дистанцию.
— Курс? — спросил Иволгин, не отрывая глаз от подзорной трубы.
— Зюйд-вест, — ответил штурман Горский. — Идем в Лабрадорское море.
— Полный вперед, — приказал Иволгин. — Паруса на фордевинд. Выжимаем все, что можно.
«Святая Мария» вздрогнула и рванулась вперед, взбивая пенистый бурун. Паруса наполнились попутным ветром. Но «Ворон» даже не увеличил ход. Он просто… следовал. Как тень. Как зловещее напоминание. Его превосходство было оскорбительно очевидным. Он мог догнать их в любой момент, но не делал этого, словно играл в кошки мышки.
Холодный ад сменился штормовым. Воздух стал острым, колючим, как битое стекло. Солнце, даже в полдень, висело низко над горизонтом, бросая длинные, искаженные тени. Вода из серо-зеленой превратилась в чернильно-синюю, тяжелую.
Первые льдины появились, как белые призраки, плывущие навстречу. Потом их стало больше. Маленькие «блинчики», обломки побольше, целые поля битого льда, по которым «Святая Мария» продиралась с глухим скрежетом по обшивке.
«Ворон» не отставал. Он держался в трех-четырех милях позади, его тускло-серый корпус едва выделялся на белом фоне льдов. Иногда бронированный гигант пропадал из виду за ледяным торосом или снежным шквалом, но неизменно появлялся вновь. В упорстве его капитана было что-то нечеловеческое.
На борту «Святой Марии» напряжение достигло точки кипения. Холод проникал сквозь бушлаты, сковывал пальцы, забирался в душу. Постоянное присутствие «Ворона», его молчаливая погоня, действовала на нервы сильнее любого шторма. Матросы шептались. Глаза их бегали. Старый Никифор перестал рассказывать байки — он сидел на баке, уставившись в белесую даль, лицо его было бесстрастным. Даже Калистратов и Ушаков сделались угрюмыми и молчаливыми.
— Он нас загоняет, капитан, — ворчал Горский, придя в каюту капитана. — Загоняет во льды! Смотри! — Он ткнул пальцем в карту, разложенную на столе. — Впереди — пролив Дэвиса. А там — Баффиново море. Льды сомкнутся. И этот «Ворон» просто выждет. Или возьмет нас, как пингвина на льдине. Или мы сами сдадимся, когда уголь кончится, а лед стиснет борта!
Иволгин молчал. Он все понимал. «Ворон» был не просто кораблем. Он был охотником. Не он гнал «Святую Марию» в ледяную ловушку. Она сама туда шла, но капитан «Ворона», экономя силы своего судна, зная, что его железный корпус и мощные машины переживут русский барк в схватке со льдами. Или… или у капитана «Ворона» были иные планы? Может, он ждал, что команда русского корабля, не выдержав психологического давления, взбунтуется? Что капитана Иволгина скинут, как балласт, и сдадут корабль без боя?