Мать осталась в Сан-Никола. А крошечный господин с Дель Колле отправились на рассвете в путь, шли молча. У отца Даррио не было подходящей для гор обуви, и все же он упрямо и решительно карабкался вверх, стараясь не оступиться. Всю ночь шел дождь, трава была мокрой. Черные силуэты гор утыкались в завесу облаков. Спутники миновали ущелье, прошли сквозь лес, ни разу не остановившись передохнуть.
– Поднимемся так высоко, как только сможем, – настаивал старый отец Даррио, и Дель Колле повел его через ледники – туда, где вырастали отвесные скалы. Наверху, под узким выступом, который обрывался в пустоту на четыре сотни метров, были кости Даррио, переломанные и разметавшиеся по камням.
Спутники стали взбираться еще выше, цепляясь за выступы на стенах невероятно узкого прохода, который прошил скалы возле могучей вершины. И там, где ложбина сужалась, переходя в отвесную вертикаль, а со всех сторон высились неприступные скалы, они наконец остановились. Сверху, изнутри черного утеса, бил хрустальный ключ; рядом темнела влажная пещера, стиснутая мощными плитами. Останки Даррио виднелись где-то еще выше; их омыло дождем, и они медленно испаряли влагу обратно в воздух. Отец застыл в оцепенении, словно заколдованный, и все смотрел на скалы. А вода продолжала бить из расщелины и реветь, мягко плыли облака.
– Не вернуться ли нам, синьор? Сами же видите, добраться туда никак нельзя.
Старик не отвечал, а лишь смотрел не отрываясь на громады хребтов, набегавших друг на друга в небе. Дель Колле взглянул на часы: пора спускаться, до долины еще час, полтора, два часа пути, и опять начинается дождь. Уже поползли вечерние тени, а отец Даррио двинулся в обратный путь, только когда пришли лесничие и, взяв его под руку, втолковали, что уже смеркается. Он еще раз посмотрел на вершину. И стал спускаться без единого слова.
3
Новый дом для лесничих построили на склоне, сбегавшем в долину, с другой ее стороны, противоположной Дому Марденов. Эта постройка в общем и целом походила на старую. Зато все доски – свежие, а крыша обита цинковым листом. Как нельзя кстати было то, что новый дом стоял гораздо выше прежнего и ближе к пороховому складу, красуясь на просторном лугу, окаймленном лесом. Настал день новоселья.
По тропе, проложенной как раз для этого случая и проходимой даже для мулов, тянется вереница гостей. Воскресный июльский день, до краев полный солнца. На мужчинах праздничная одежда, женщины в ярких платьях. Лесничие с аккуратно подстриженными бородами щеголяют в новых форменных куртках. Дель Колле сидит на широкой скамье перед домом и рассказывает о тех временах, когда Эрмеда был еще жив и собирал по праздникам музыкантов.
– А потом его не стало – погиб в горах, вот музыканты и разбрелись кто куда. Нынче никто и не знает толк в музыке. Старый барабан канул в реку; его утопили возле рыночной площади; теперь у берега ржавеет лишь обод от него.
На лугу расстелился полдень, вокруг покой; лес что-то бормочет, четко просматриваются все основные хребты. Сегодня они белы, и легкие облака касаются их тенями: вот три вершины Сан-Никола, хребет Марденов, Королевский Посох, а правее, все в том же массиве, с запада на восток тянется Палаццо, рядом высится Пороховой пик, дальше – силуэт Пагоссы. Над всеми этими громадами царят Высокая гора и Срединный хребет с вершинами, похожими на четыре стройные колокольни.
Тем временем начинается праздник. Двое местных – из тех, которые прокладывали тропу к дому лесничих, – уже раздувают мехи аккордеонов, пусть гости пляшут. Все в сборе; пришли и мэр, и инспектор; звенит веселый смех. Переезд в новый дом – все равно что начало новой жизни.
До чего же лихо отплясывает Моло, кружа в танце дочь мэра. Выступает вперед и Бертон, раз-два-три, раз-два-три – смотрите-ка, он тоже умеет вальсировать: пожалуй, даже лучше остальных. Но почему Барнабо, такой молодой, стоит в стороне? Но вот и он подает руку девушке, и пара разделяет общее веселье. Внезапно аккордеоны смолкают.
Дель Колле сейчас сыграет что-то старинное, песню минувших лет, которых ему не забыть. Он взял аккордеон. Полуденный покой, в лучах солнца пестреют праздничные гирлянды; торжество только началось, впереди еще целый вечер.
Дель Колле начинает играть, все притихли и чутко слушают. Джованни Марден стоит рядом с Дель Колле, он улыбается и смотрит на пальцы своего капитана, которые встречаются с клавишами и движутся медленно, совсем медленно, но до чего прекрасную музыку пробуждают! Флажки на гирляндах перестали трепетать от ветра – он стих, потому что все молчат, когда льются старинные мелодии.