— Вас не должен видеть Вильгельм, — сказала фрау Мозель.
— Кто такой Вильгельм?
— Сын хозяина, он скоро должен приехать,
— А почему он не должен меня видеть?
— Он потеряет голову.
— Не волнуйтесь. Он меня видел, и голова его осталась при нём.
— Но он не видел вас вот такой... И Ацер... Если увидит... А он помолвлен. Его невеста из рода Функов. Сегодня за столом она будет сидеть по правую руку от фрау Хедвиг — тётушки барона.
Настя достала из кармана своего военного френча коробочку и вынула из неё серьги и два золотых перстня: один с маленьким, другой — с крупным бриллиантом, — папин и мамин подарки. Перстень с маленьким бриллиантом протянула фрау Мозель:
— Вам презент.
— Мне? Такой дорогой?..
— Носите на здоровье. Мне очень приятно сделать вам подарок.
Фрау Мозель взяла перстень, и сердце её окончательно растаяло.
За несколько минут до ужина к Кейде зашёл генерал. Не сразу узнал её, стоял у двери с видом растерянным, потрясённым.
— Вы?
Пауза длилась несколько секунд.
— Как вы переменились, мадемуазель! Такой была баронесса Минна... в молодости. Меня всегда поражала энергия красоты. Тысяча тонн тротила! Ну, повернитесь же... так, ещё повернитесь. Майн Готт! Вас нельзя никому показывать. За показ надо деньги брать.
Генерал робко, как будто и сам опасаясь потерять голову, подошёл к ней и спросил:
— Где ваш крест?
Кейда показала на кресло, где висел её френч.
— Вот он, вы его сами мне привинтили.
— Помните: крестом вас наградил Гитлер, Я позвонил ему и рассказал о вашем подвиге. Просил для вас награду. Фюрер сказал: «Она спасла моего друга, награждаю её Рыцарским крестом». Да, так сказал фюрер, — продолжал барон, прилаживая орден к жакету.— Носите его всегда, у него такой статус.
— Для меня нет выше чести, чем награда фюрера.
Они вышли в коридор и оттуда на лестницу, ведущую в парадный Рыцарский зал, где Функи вот уже пять с лишним столетий собирались на завтрак, обед и ужин.
Генерал умышленно, хотя и вопреки правилам, опоздал к ужину на пять минут и вошёл вместе с Кейдой, когда за столом все были в сборе. Появление Кейды произвело эффект упавшего с луны предмета. Тетушка Хедвиг, девяностолетняя старушка, широко раскрыла золотозубый рот, две девочки рядом с ней, Ханна и Лизетта, чуть привстали из-за стола от изумления, а сидевший поодаль от них племянник генерала барон Ацер выпучил светло-коричневые глаза, словно проглотил тарелку.
— Хайль Гитлер! — крикнула Кейда, выбросив вперёд руку. Старушка вздрогнула, икнула, а девочки пригнулись. Ацер же, невнятно пробормотав «хайль», дёрнул было рукой, но не завершил жест, а уставился на генерала. А Кейда, видя его замешательство и отдавая дань его полковничьему мундиру, шагнула ближе, и теперь уже обращаясь к нему одному, крикнула ещё сильнее:
— Хайль Гитлер!
Барон привстал, и хотя не очень проворно, но всё-таки ответил:
— Хайль!
Генерал взял Кейду за руку, подвёл к стулу с высокой резной спинкой и усадил справа от себя. Подали холодное мясо с помидорами и огурцами. Кейда была сосредоточена, смотрела только в тарелку, но краем глаза замечала всё более распалявшийся интерес к своей персоне.
Генерал, положив руку на плечо девушки, сказал:
— Кейда Функ, моя племянница.
Сказав это, он обвел всех взглядом и продолжая:
— Вам написали, она погибла. Неправда! Она жива. И вот перед вами.
Барон сделал паузу, но не погасил напряжения, а ещё больше усилил его.
— Я встретил её на фронте. В жестокой схватке с русскими она спасла мне жизнь, и за этот подвиг фюрер наградил её высшим орденом Германии — Рыцарским крестом. В нашем роду только один человек был удостоен этой чести — мой прадед рыцарь Гюстав Функ.
Взоры всех Функов были устремлены на Кейду. Смотрели на героиню во все глаза и не стеснялись, не думали о том, как она воспримет их любопытство. А Кейда посмотрела на них спокойно и одарила всех чуть заметной улыбкой,
Сидящие за столом продолжали разглядывать орден. Барон Ацер знал о существовании такой награды, завидовал счастливцам, получившим из рук самого фюрера этот символ чести и славы древнегерманских рыцарей, вассалов прусских королей и германских императоров. Он знал: герои, отмеченные этим орденом, пользуются покровительством самого Гитлера, они всевластны и неприкосновенны.
Но, наконец, застучали вилки и ножи, все склонились над тарелками.
«Первое действие спектакля удалось, — думала Настя-Кейда, — но как пойдёт дальше? Надолго ли меня хватит?..»
Бросая беглые взгляды на генерала, она улавливала недовольство в выражении его лица. Он, видимо, не ожидал от неё столь напористой патриотической прыти, отмечая в ней недостаток ума и такта, и ему было жаль расставаться с тем идеальным образом женщины, успевшим сложиться в его голове, радовавшем и гревшем его душу. Смутно проступали сомнения и тревоги.
Барон Ацер Функ сидел на другом конце огромного стола, сработанного из розового гватемальского дерева, и тоже был сосредоточен и старался не смотреть на свою кузину. Его озадачил её неожиданный наскок с фашистским приветствием, которое, как поняла Настя, и вообще-то не очень почиталось в кругу Функов, а тут исходило от юной девушки и никак не сообразовывалось с её чарующей внешностью, Ацер при первом взгляде на Кейду был потрясён её красотой и обаянием. И в следующее же мгновение — этот взрыв фанатизма, бешеный блеск в глазах...
Всё это, казалось, понял и старый барон. Генерал знал влюбчивый характер своего племянника, не любил в нём страсть волочиться за каждым новым пленительным объектом и потому остался доволен тем, что Кейда своим манёвром сразу насторожила его.
— Мы все были так удручены вестью о вашей гибели, а вы вот... воскресли, — говорил Ацер. — Для Функов это такой подарок, такая радость.
— Благодарю, полковник. Я тайно от родителей уехала на фронт биться с врагом.
Кейда умышленно подбирала слова энергичные, воинственные. Этим она ещё и задевала здоровяка мужчину, живущего здесь, в тысяче километров от фронта.
Он, кажется, уловил ядовитый намёк, тем более заметил едва скрытую улыбку на губах старого Функа.
— Мы тоже тут не пиво варим, — парировал Ацер. — Кстати, я хотел задать вам вопрос: вы были там, на земле России, не знаете ли русского языка?
— Немного знаю. У меня и словарь всегда со мной. Генерал Функ, — она повернулась в сторону хозяина, — обещал назначить меня в Курске начальником всех русских больниц.
— Уж не собираетесь ли вы лечить русских?
— Лечить будем немцев.
— О-о! В таком хрупком теле и такой воинственный дух!
Подала свой голос и тётушка Хедвиг:
— Как тебя зовут, моя ласточка?
Всех девушек и молодых женщин она называла «моя ласточка».
— Кейда, её зовут Кейда, — наклонился к ней генерал. А одна из девочек, сидевших с ней рядом, почти прокричала в ухо:
— Она племянница нашего дедушки. Дочка его брата, Конрада.
После ужина, по обычаю, заведённому неизвестно в какие времена, барон садился в своё кресло у камина, другие тоже рассаживались поудобнее, и начиналась музыкальная часть.
Кейда осталась сидеть у стола, она лишь повернулась к роялю, к которому подошла старшая девочка, Ханна.
— Если позволите, я буду играть из Моцарта?
— Сыграй,дитя моё, да что-нибудь повеселее. Я Моцарта люблю, но его музыка расслабляет.
Ханна знала вкус дедушки и заиграла отрывки из «Симфонии Домажор», — те места, где слышится темп энергичного марша.
Старый барон, развалившись в глубоком кресле с высокой обнимающей спинкой, делал вид, что весь погружен в музыку. Он лежал с полузакрытыми глазами, так, чтобы видеть и Кейду, и Ацера, этого вездесущего пройдоху. Ацер лелеял мечту жениться на Ханне и ждал только её совершеннолетия. Нельзя сказать, чтобы браку этому генерал противился: В конце концов Ацер тоже владеет замком, он богат и пристроить за него старшую дочку своего сына Вильгельма не так уж плохо. Смущало одно обстоятельство: Ацер хитёр, расчётлив, и слишком близко подобравшись к владениям Функа, он не упустит случая прибрать всё к рукам.