— Конечно, — растерялась ассреж, — я даже сумку на соседний стул повесила. Чтобы никто не занял.
— Тогда занимай ты. Кофе сам принесу.
— Я уже заказала, — пролепетала помощница, — два.
Ордынцев молча кивнул и направился к стойке. Вернувшись, положил перед ней деньги.
— Никогда не плати за мужчину, — посоветовал невозмутимо. — Даже если он годится в отцы.
Кристина вспыхнула маковым цветом.
— Вы же просили кофе!
— Разве? Что-то не припомню.
— Ну, как же? Сказали: возьми кофе.
И тут Ордынцев рассмеялся. Смех был искренним, заразительным, обволакивал и расслаблял.
— Девочка моя, чтобы понимать людей, не стоит доверять ушам. Слова — всего лишь паутина, которой оплетают истину. Запомни: истинное всегда просто, добираться только к этому сложно, и ухо здесь — не лучший поводырь, — Евгений Александрович с наслаждением пил кофе, перебивая фразы глотками. — У меня к тебе деловое предложение, — резко сменил он тему. И вдруг замолчал, внимательно разглядывая своего ассистента. Та панически принялась соображать, все ли в порядке с ее внешним видом. — Точнее, просьба. Готова ее выполнить?
— Конечно!
Режиссер отставил пустую чашку. Кристина подумала, что даже в такой мелочи сказалась слава: желая угодить знаменитости, Зиночка подала кофе не в обычном стакане, как всем, а в изящной белой чашечке.
— Мне нужна сопровождающая. Послезавтра состоится прием в посольстве. Одному идти неприлично, а появиться там необходимо. Ты согласна отправиться со мной?
От восторга у нее перехватило дыхание. Показаться с человеком, чье имя у всех на слуху, да еще там, где только избранные, — такое и во сне никому не приснится! Ассреж представила себя в черном вечернем платье, непременно длинном, с глубоким овальным вырезом, ниткой жемчуга на открытой шее, с гладкой прической — элегантную, невозмутимую, загадочную. Ирэн Форсайт и рядом не стояла! «Но где взять платье? Жемчуг, допустим, можно купить в соседней галантерейке, от натурального не отличить, а…»
— Вечерний наряд не обязателен, — продолжил телепат. — Прием неофициальный, по случаю Рождества. Однако джинсы со свитером, сама понимаешь, тоже не годятся, — потом улыбнулся. — Так что, выручишь?
…Она чувствовала себя Золушкой, волею феи попавшей на бал, чьим-то капризом, ошибкой, фокусом — Бог ты мой, да кем угодно, но только не собой. А «фокусник» стоял рядом и снисходительно улыбался, оглядывая роскошную гудящую массовку. Высокий, гривастый, могучий — лев, ненароком заглянувший на лисий пир. Губы растягивала улыбка, рот выдавал приветливые фразы, а в глазах — скучища. Сопровождающая просекла маскируемую скуку в два счета: даром, что ли, вторую картину под боком крутится. Но собственной зоркостью кичиться не стала — вздохнула незаметно и попыталась осмотреться. Оживленная разноязычная речь, улыбки, закуски, напитки, роскошная елка — хоть убейте, нет повода для скуки! Как можно кукситься в этом раю? Да за право быть здесь принятым и душу заложить не жалко! Девушка вздохнула: только где вот найти такого «ростовщика»? Ордынцев остановил скользящего мимо официанта с подносом.
— Попробуй, тебе должно понравиться, — протянул Кристине рубиновый напиток в высоком — зонтиком — бокале.
— Что это?
— Мартини.
Она вспомнила аромат и вкусную горчинку — этим вином угощала когда-то Ненцова. Заяц на угощение не поскупилась и, хвастая папашиным презентом, налила щедро, до краев. Мартини запомнилось тем, что в тот раз впервые Кристина испытала удовольствие.
— Спасибо, это мое любимое, — скромно признался «тонкий ценитель».
— Рад, что угодил, — усмехнулся Ордынцев.
Он изменился разом: скучающего, пресыщенного льва в момент сменил голодный хищник, готовый к прыжку. Евгений Александрович все так же снисходительно улыбался, потягивая виски, только вцепились вдруг пальцы в стекло да сузились глаза.
— Подожди! — бросил коротко и направился к вошедшей девице.
Высокая, фигуристая, ноги от ушей — немудрено, что Ордынцев забыл о приличиях. Однако лев ринулся не к ней (?!), а к ее спутнику, заурядному усатому брюнетику в очках, по-хозяйски обнимавшему длинноногую за талию. Кристина принялась наблюдать за троицей. Издали слов не услышать, но это и не важно. О многом говорили лица: удивленное — красотки, растерянное — очкарика и разъяренное — Ордынцева. Евгений Александрович и очкастый перебросились парой фраз, после чего к хлыщу вернулось самодовольство, а режиссерский лик побагровел. Коротышка ухмыльнулся и что-то добавил. Потом взял куколку под локоток, собираясь, видно, отчалить подальше от греха.