— Хорошо, — сдалась «сестренка», — но ты…
— Спасибо, — не дослушал, вставая, Михаил, — я поеду. Мне здорово подфартило, что я тебя застал. Это был бы номер, если б никого из вас не оказалось дома. А, кстати, где твой муж? Опять у Зориных ошивается?
— Стас пишет.
— Молоток! - похвалил Шалопаев и двинулся к двери. Потом вдруг резко развернулся и потребовал. — Ручку дай! — Кристина удивленно протянула руку. — Да нет, авторучку!
Она принесла шариковую ручку. Михаил выдернул из записной книжки листок, начеркал на мелких клеточках какие-то цифры, расстегнул ворот рубашки, мелькнула волосатая грудь. Он снял через голову массивную золотую цепочку, на которой болтались золотой православный крест и металлический ключ, в два раза меньший. — Вот, — сказал он, протягивая белый ключик, — храни, как зеницу ока. Спрячь так, чтобы самой не найти. А когда Светка моя придет, найди и отдай, лады?
— Рыжий, что за шпионские страсти? Ты можешь по-человечески объяснить, в чем дело?
— Могу, — серьезно кивнул Мишка. — Я рыжий, ты рыжая, предлагаю организовать союз рыжих. Читала в юности Конан Дойла? — впервые в его глазах промелькнули смешинки. — А если серьезно, сестренка, лучше тебе этого не знать. Я хочу, чтоб ты жила, радовала всех красотой и талантом, заправляла по «ящику» арапа, стригла купоны, жарила мужу яичницу, а он носил бы тебя на руках, и вы оба были б счастливы и резвились, как кутята.
— Это завещание? — пошутила с улыбкой Кристина, по коже вдруг побежали мурашки.
— Считай, что так. Я могу на тебя рассчитывать?
— Конечно, можем даже кровью скрепить наш союз, — опять улыбнулась Кристина, ей было не по себе, — ведь мы же друзья. Читал в детстве Марка Твена?
— Ага, — рассеянно кивнул Шалопаев и развернулся к двери. «Сестренка» вспомнила глаза за стеклами очков.
— Миш, — позвала негромко в спину, — подожди.
Он тормознул на пороге и обернулся.
— Да?
— Прости, пожалуйста, если лезу не в свое дело, — решилась Кристина, — но держись подальше от Щукина. Твой Анатоль не так прост, как кажется. И, по-моему, очень опасен.
Михаил внимательно посмотрел на советчицу и, молча, рванул на себя стальную дверь.
И снова все закрутилось колесом: работа, дом, бесконечные интервью. Кристина Окалина стала публичным человеком. О ней писали в газетах, сплетничали в журналах, наперебой зазывали в свои программы такие же, как и она, ловцы удачи, которые пытались поймать чужую славу за хвост и вкатиться под ним в рай. Пусть на день, на неделю, на месяц — лишь бы засветиться. Ведущая «Арабесок» напросилась в Чечню: увидеть все собственными глазами и рассказать правду. Ее долго не отпускали, убеждали, спорили, обвиняли в незнании своих прямых обязанностей. В ответ пришлось подать заявку на фильм о чеченской войне и заявление об уходе — на выбор. Наконец, Лихоев не выдержал.
— Черт с тобой, поезжай! Но учти, что без цензуры ничего в эфир не пойдет. Война — не игрушка, здесь не эмоции нужны, а четкий анализ и учет всех обстоятельств.
— Каких? — сделала невинные глаза настырная журналистка.
— Сама знаешь, — вздохнул он и указал на потолок. — Там хоть и заплетают языком, но башку оторвать ни у кого рука не дрогнет.
Она слетала в Грозный. И ужаснулась бардаку, цинизму и жестокости, которые там правили бал. Молодые солдаты боялись и ненавидели чеченцев, чечены презирали и опасались русских. И те, и другие безжалостно убивали друг друга, но находили общий язык, когда говорила выгода, а не пушки — например, торговля оружием или наркотой. Фильм смонтировали за пару смен, сдали руководству. Лихоев запер «мастер» в сейф и заявил, что даже для их независимого канала это слишком круто.
— Идет война, дорогая. Делаются серьезные ставки, на кону — большая кровь и огромные деньги.
— Так я и пыталась понять, кому и зачем это выгодно!
— Ты пыталась прояснить погоду, а политика любит туманы. Усекла?
Так впервые зарубили ее материал. Кристина с возмущением пересказала мужу краткий диалог.
— Не терзайся, — успокаивал Стас. — Ты поступила по совести. Раз боятся, значит попала в «десятку». Наступят другие времена, твой фильм обязательно покажут, — уверял оптимист.
Корецкий снова был на коне. Картина, которую он запоем писал после того жуткого вечера, имела небывалый успех. Имя талантливого художника, несправедливо забытое всеми, снова загуляло по Москве. В ЦДХ, где выставлялась его новая работа, потянулись критики и те, кто причислял себя к знатокам искусства. Появились хвалебные рецензии, валом повалили заказы, телефон разрывался от звонков. Стас воспрянул духом, обрел прежнюю уверенность и опять стал тем, в кого когда-то влюбилась Кристина. Их наперебой зазывали в гости, посторонние люди кичились своим шапочным знакомством, подкарауливали всюду журналисты — красивая и знаменитая пара у всех вызывала любопытство, зависть, стремление подражать. Однажды, на выходе из Останкинского телецентра к Кристине подскочила бойкая девица и затараторила, тыкая в нос любительский снимок.