— Попытайся, — отступила в сторону Кристина, сдерживая раздражение. Она начала подозревать, что Зорина, старательно оберегающая свой дом от чужих глаз, попросту решила отказаться от съемки. Однако тут же отбросила нелепую мысль, вспомнив, с каким уважением относилась Надежда к работе других. Так бесцеремонно поступить она не могла никак.
— А здесь открыто, — удивленно доложил Дмитрий, толкнув стальную дверь, обитую коричневым дерматином.
— Пошли, — первой переступила порог журналистка, — только обувь снимите, у них домработницы нет.
Неладное почувствовалось сразу. Тяжелый спертый воздух с примесью чего-то горелого и тошнотворно сладкого, валявшаяся на полу «Московская правда», чей-то монотонный голос, талдычивший о президентском здоровье.
— Телевизор, — почему-то шепотом сообщил ассистент режиссера.
— Значит, хозяева там, — бодро объявила Кристина, ненавидя себя за фальшивый оптимизм. — Надежда Павловна, это мы! — и шагнула в гостиную За ней нестройным гуськом потянулись двое.
В большой комнате, где так уютно всегда сиделось, был полный разгром. Черепки битой посуды, загаженный блевотиной роскошный ковер, растоптанные дагерротипы предков в овальных рамках, искромсанная картина, подаренная когда-то художником своей крестной, — из изуродованного дорогого багета торчат острием гвозди, перевернутый столик с отломанной изогнутой ножкой, раздавленные живые розы среди крупных фарфоровых осколков. Но самое страшное касалось не вещей — людей, вернее, того, что от них осталось. К глубоким уютным креслам, куда любила иногда забираться с ногами «детка», были привязаны двое: мужчина и женщина с кляпами во рту, оба — без одежд. Женское тело утыкано аккуратными темными пятнами размером с копейку, вокруг еще оставалась воспаленность обожженной кожи, на груди мужчины багровело «козел» с кровавым зевом жирного восклицательного знака. Вместо лиц и голов у обоих — месиво, смотреть на которое выше человеческих сил. У Кристины потемнело в глазах.
— Снимай, — приказала она оператору.
Дмитрий зажал ладонью рот и выскочил из гостиной.
— Ты в своем уме? — опешил Аристов. — Здесь даже ментов еще не было, они же нас за яйца подвесят, если узнают про такую съемку.
— Я сказала: снимай, — прошипела она. — Оглох? Мудак старый, когда мы еще раскопаем такой материал?! Это же настоящая бомба!
Журналистка быстро подключила микрофон, камера послушно зажужжала и Кристина стала наговаривать текст. Слова находились легко, надо было только абстрагироваться от ситуации. Как хирургу, который режет больного и не ахает, что руки в крови, просто каждый в этой жизни делает свое дело — вот и все. По спине струился холодный пот, микрофон вдруг выскочил из влажных рук и закатился за диванную ножку. Окалина наклонилась поднять и застыла в скрюченной позе, как разбитая радикулитом старуха.
— Коля, сними, пожалуйста, кабинет и кухню. Выбирай то, что может умилить.
— А ты?
— Я сейчас, иди.
Оператор молча направился в кухню, а Кристина присела на корточки и уставилась на окровавленный башмак — старинную бронзовую пепельницу, подаренную когда-то другу. К тупому металлическому носу приклеился длинный светлый волос. Она, точно слепая, пошарила рукой и сунула находку в карман. Потом вышла в прихожую, сказала.
— Звони в милицию, Митя. Да не вздумай доложить, что мы снимали, — а после выключила телевизор, быстро спустилась вниз.
Зимний день короток, темнеет рано. Двор был пуст, только у детских качелей стояла веселая баба с оранжевой морковкой вместо носа и ведерком на верхнем шаре. Кристина подошла к снежной красотке, приподняла кокетливую железную шляпу и накрыла ею башмак…
Глава 22
— Привет!
— Здорово, сестренка! — завопил в ухо радостный голос. — Ты куда пропала?
— Дела, — туманно пояснила Кристина.
— Слушай, подваливай к нам, а? Светка такой обед сварганила, закачаешься, даже пирог испекла! Жена у меня по выходным сама кухарит, — похвастался Шалопаев. — Я ей предлагаю: пойдем в кабак, на хрена тебе эта возня у плиты? А она ни в какую. Ты, говорит, и так целыми днями жуешь всухомятку, в ресторанах не с друзьями обедаешь, а обсуждаешь со своими партнерами дела за обедом, даже не чувствуешь вкуса еды. Это, говорит, вредно для желудка, так и язву недолго нажить. А мне, говорит, нужен здоровый муж, чтоб за мой зад держался, а не за свой живот. Ну не дуреха? — хвалился заботой довольный муженек, постоянно ссылаясь на женины слова. — Книжек кулинарных накупила, рецептами обзавелась. В какой-то бабский клуб записалась, их там учат, как мужиков жратвой удержать, сечешь? А что меня удерживать, я теперь и так никуда не сбегу, — он молол языком, как отбивал чечетку, без передыху и напоказ.