— А что подсказывает совесть?
— Совесть — штука дорогая, ее могут позволить себе только нищие, — выбил сигарету из пачки, щелкнул зипповской зажигалкой. — Ну не могу я ее уволить, тебе это понятно?
— Вполне. Как и то, что в таком случае уволюсь я.
— Послушай, она действует на нервы, мозолит глаза? Никаких проблем! Будет работать с Лажухиным, а тебе дадим другого редактора, согласна?
— Нет.
— Почему?
— Не могу работать в одной команде с человеком, который загадил мое имя.
— Прекрати, это не серьезно! Откуда такая щепетильность? Ты же журналистка, должна быть прагматичной и знать, что наша профессия далека от романтики. К тому же, Грантова будет в другой группе.
— Я считаю командой весь канал, а не отдельные группировки.
— Не забывайся!
Дверь распахнулась, и в кабинет вплыла Наталья с большим подносом в вытянутых руках, от усердия секретарша закусила нижнюю губу, отчего вдруг стала похожей на обиженного кролика. Она бережно опустила на край стола драгоценную ношу и робко посмотрела на своего господина, ожидая от него похвалы.
— Спасибо, свободна, — сухо бросил тот, оставив без внимания просящий взгляд. Кристина вперилась в разрез секретарской юбки, чтобы не пропустить, как выскочит оттуда виляющий хвостик. — Ешь, — приказал Талалаев, когда секретарша испарилась, — я тоже перекушу. Может, подобреем да быстрее найдем общий язык.
— Благодарю, я не голодна, — поднялась Кристина.
— Сядь! — рявкнул вдруг Лев Осипович. — Господи, Окалина, почему ты такая зануда? Пойми, я Женьку с пеленок знаю, ее отец — мой самый близкий друг, с детства. Ну прошляпили девку, что ж теперь, добивать дуреху? Она и сама уже себе не рада, понимает, что натворила. Почему бы не дать ей шанс? Разве мы все не без греха? Как говорится, не судите да не судимы будете, — вздохнул с сожалением и опять потянулся к сигаретам. — Не хотел говорить, думал порадовать сюрпризом, — глубоко затянулся, уставился на строптивую ведущую, жестом указал на стул. Что-то в его взгляде советовало не спорить. — Мы выдвигаем тебя на «Тэффи», — сообщил гендиректор, — в номинации «лучшая ведущая информационной программы», — и ухмыльнулся довольно. — Ну что, будешь продолжать упираться? — она упрямо молчала. — У твоих выпусков самый высокий рейтинг. Если на полном серьезе заявишь в эфире, что наш президент — африканский шпион, тебе поверят. Ты довела зрителя до такой кондиции, когда он схавает любую лапшу, которую навесишь ему на уши, и с нетерпением будет ждать следующей порции. Потому что ты, Окалина, — ткнул указательным пальцем перед собой, — профессионал высокого класса. Только не думай, что кто-то еще от меня подобное слышал. Всю жизнь я считал талантом только себя и никого не хвалил, тем более, не восхищался. Сама знаешь, как у нас: ревность, зависть, скорее плюнем, чем скажем доброе слово. Но сейчас говорю прямо: ты — молодец, я тобой горжусь. И ты, как никто другой, заслуживаешь эту статуэтку. Так неужели мы позволим молодой дурынде сломать твою карьеру?
— Я — нет, а про вас не знаю.
— Ешь, — Талалаев миролюбиво придвинул тарелку с бутербродами, пропустив мимо ушей язвительную реплику, — ветчина со слезой, сыр с плесенью — вкусно! Говорят, от хорошей еды человек добреет, — Лев Осипович хитро улыбнулся и подмигнул непокорному таланту.
…Конечно, она никуда не ушла. Глупо терять, когда можно найти. Гендиректор слово сдержал: Женечку перевели к Лажухину, и уже через пару дней тот на каждом углу взахлеб нахваливал умницу-редактора. А Кристине достался выпускник химфака МГУ, чудом залетевший на СТВ. Он молился на ведущую, как на икону, и рядом с ней все чаще раскрывал рот, не издавая при этом ни звука. В такие минуты Степа смахивал на карпа — большого, беспомощного, с мокрой крупной чешуей и разинутым ртом, хватающим воздух. Впрочем, его белобрысая голова оказалась вполне толковой, и совсем скоро Кристина поняла, что получила неплохую замену. О том, что Окалина номинируется на «Тэффи», узнали быстро. Тут же принялись сплетничать, что рыбка попалась на золотой крючок, но в победе были уверены многие. Милиция оставила съемочную группу пока в покое, делом о двойном убийстве больше не донимала, но ни один из троих не был уверен, что больше не получит повестку. Как-то вечером позвонил Кирилл, поболтали ни о чем и распрощались довольные друг другом, удивленные взаимному желанию разговаривать, когда не о чем говорить. Рыжий залег на дно, с того дня не объявлялся ни разу, а Светлана, наверняка, была вся в ребенке и тоже не давала о себе знать. Так, в относительном покое, прошло два месяца, а в первую субботу третьего в девять утра раздался телефонный звонок.