— Я подозревал, что вы заявитесь в джинсах, однако то место, куда мы пойдем, не гостиница. Очень прошу вас переодеться, — сунул в руки дорожную сумку, — это вам. Если не понравится, выбросите, но после ужина и не при мне. Только знайте: согласитесь принять — буду счастлив. В свой день рождения я балую себя тем, что одариваю других. Позволяю себе подобную роскошь крайне редко, всего раз в году, — и, отвернувшись, открыл соседнюю дверь. Кто бы сказал, что с ней такое возможно, подняла б юмориста на смех. В памяти вдруг всплыли слова: наверное, Сатана улыбался его мамаше, когда перерезали пуповину. Может, и так. Да только «детка», в отличие от бедной Надежды Павловны, не собиралась закладывать душу.
То, что было в коробках из сумки, запросто могло затуманить мозги. На гостиничную кровать скользнуло не вечернее платье — мечта, угаданная чужим талантом. Не уступали этому чуду и туфли, чью кожу хотелось ласкать губами. Но главный сюрприз скрывался в бархатном футляре — изумрудное колье, стоившее не один год работы популярной телеведущей. Сияние причудливо соединенных драгоценных камней различной формы и огранки завораживало и развращало, заставляя понять, как легко иногда стать подкупной. Ошалелая Кристина опустилась на стул, вытащила, не глядя, из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой. И поняла, что для чего-то очень нужна Ефиму Ефимовичу Осинскому — человеку, в ком нуждались многие. Не ясным оставалось одно: что требовалось Дубльфиму: гостья или ее друзья, убитые и живые.
Чтобы ловчее это понять, она подарила зеркалу час, результатом осталась довольна. Удобно пристроилась в кресле, нажала кнопку пульта, с интересом уставилась на оживший экран. Увлеклась и пропустила стук в дверь, а когда услышала повторный, подумала, что Осинский здесь очень некстати, гораздо интереснее наблюдать, как эфирят ее французские коллеги. С сожалением выключила телевизор и громко пригласила.
— Войдите!
При виде новой Кристины у юбиляра на секунду сузились глаза.
— Готовы?
— А не похоже?
— Мужчина и женщина на многое смотрят по-разному, — улыбнулся Ефим Ефимович. — И часто то, что восхищает глаз мужской, делает недовольным женский.
— Да? Но я довольна собой, мне кажется, я выгляжу вполне прилично. А что думаете об этом вы?
— Мои мысли сейчас слишком банальны, лучше о них промолчать. Однако в одной могу смело признаться: кроме прочего я думаю о Клоде.
— О ком?
— Хозяине «Серебряной башни», куда я вас приглашаю отметить юбилей, — он распахнул дверь и склонился в галантном полупоклоне, не боясь выставить напоказ плешивую макушку. — Прошу!
Зеленоглазая мадам в длинном мерцающем платье величаво проплыла мимо, одобрительно бросив через плечо.
— А вам идет этот смокинг, Ефим Ефимович, — и не удержалась от шпильки, — он делает вас гораздо моложе, — Дубльфим усмехнулся красавице в спину и аккуратно повернул ключ.
Кроме роскошных туалетов здесь не поражало ничто, пожалуй, только стена небольшого холла, от пола до самого потолка, покрытая исчерканными карточками, похожими на визитки, да огромные окна ресторанного зала вызывали интерес. В остальном — все достаточно просто, без особого шика, но тихая классическая музыка и мягкий приглушенный свет намекали, что эта простота стоит немалых денег.
— Что там было? — кивнула Кристина в сторону холла, когда они устроились за круглым столом у окна.
— Вы имеете в виду памятные карточки?
— Наверное, не знаю.
— Это автографы знаменитостей, которые побывали в «Серебряной башне».
— Серьезно? Так много?
— Вполне. Среди них весьма достойные люди: Черчилль, Рузвельт, Джон Кеннеди, Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, есть и те, кто вам ближе, например, Том Круз и Николь Кидман — всех не перечислить.
— А это что? — не скрывая восторга, посмотрела в окно.
— Нотр Дам де Пари, Собор Парижской Богоматери.
К столу приблизился немолодой подтянутый господин, без смокинга, но со вкусом одетый, с достоинством и мягкой застенчивой улыбкой. Приветливо кивнув седой головой, он по-дружески заговорил с Осинским. Оказалось, Ефим Ефимович свободно владеет французским — щебечет, как щегол, радостно и взахлеб.