— Карашо, — улыбнулся седовласый господин русской гостье, — бон апети, мадам Кристина, — слегка поклонился и перешел к другому столу.
— Кто это?
— Тот самый Клод Террайль, о ком я недавно вам говорил. Уникальная личность! Знакомством с ним гордились многие, перед кем весь мир почтительно снимал шляпу, а он скромен, как семинарист, и застенчив, точно старая дева. Ну что, будете выбирать блюда сами или доверитесь мне?
— Пожалуй, рискну довериться, — улыбнулась Кристина и отложила в сторону розовую карту меню.
— Тогда непременно возьмите классическую утку.
— Не хочу.
— Никогда не отказывайтесь априори, — серьезно посоветовал Осинский, — так можно потерять гораздо больше, чем приобрести. Ибо вы отрицаете не просто знание нового, но и сам шанс познать. Приятие любого шанса, подаренного нам судьбой, это рывок вперед, отказ — топтание на месте. Вы не кажетесь топтуньей.
Рядом выткался официант и, почтительно наклонив голову, спросил о чем-то клиента, изучающего кожаный фолиант. Тот ответил парой коротких фраз, француз исчез так же вдруг, как явился. — Я заказал на аперитив розовое шампанское, надеюсь, вы не против?
— Нет, — улыбнулась Кристина, — я даже не прочь попробовать вашу утку.
— Браво! Тогда мы закажем две, не могу отказать себе в этой маленькой радости, тем паче, в свой юбилей. Между нами, Кристина, — он заговорщицки понизил голос, — я страшный гурман, люблю вкусно поесть. Ни за что не стану иметь дело с человеком, который свысока относится к еде, не замечает даже разницу между свежим омаром и замороженной креветкой. Еда — одна из радостей жизни, и тот, кто к ней равнодушен — не жизнелюб. А раз так, значит спокойно может предать, ибо ценит жизнь не во всей ее многогранной красе, а только за деньги. Такой легко продается, покупается еще проще и используется, как одноразовый шприц.
Над столом запорхали руки официанта с бутылкой шампанского.
— А потом куда девается этот «шприц»?
— Летит в мусоропровод, — ухмыльнулся Осинский. — Не провоцируйте меня на занудство, давайте лучше выпьем за вас!
— Сегодня не мой день рождения.
— Но ваш вечер, — мягко поправил Ефим Ефимович. — Я благодарен вам, Кристина, что доверились мне и согласились на эту авантюру.
— А у меня был выбор?.
— Вы позволили украсить собой этот вечер, — оставил без внимания ехидный вопрос, — и напомнили неприкаянному еврею, что человек рождается для счастья. Я, как ни странно, иногда бываю сентиментален, видимо, старею, — поднял бокал и дружески улыбнулся. — За вас!
— Спасибо.
— Когда я был мальчиком Фимой, — продолжил через минуту Осинский, — мама вместо мяча подарила мне скрипку, а взамен игры в футбол заставляла зубрить французские и английские слова. Тогда я на нее обижался, считал себя самым несчастным на свете, а сейчас думаю, что те годы были лучшими, и благодарю свою мать за все, — он с грустной улыбкой наблюдал, как превращается стол в экспозицию кулинарных шедевров. — Я к тому, дорогая Кристина, что понятие счастья изменчиво, как и сам человек. Ребенок мечтает быстрее стать взрослым, завидует силе старших, свободе, праву распоряжаться собой, в его понимании все это — счастье. А мы, взрослые, чем больше стареем, тем чаще осознаем, как блаженна детская пора.
— И как скучна, — добавила Кристина. Ее начинал раздражать этот «мыслитель». Он изъяснялся туманно, обиняками, то выспренно, то слащаво и часто фальшивил. Моралист из него выходил никакой, еще хуже — философ. Осинский был гораздо интереснее у церковной ограды, рядом со счастливой парой новобрачных и своим свадебным подарком для них или там, в «светелке», когда не проповедовал, а злобно шипел, когда прислал за ней громилу, привез в отель Ритц, всучил дорожную сумку — когда действовал, не рассуждал. А этот Осинский наводил тоску, сверкал плешивой макушкой, постоянно промокал салфеткой влажные от вина и еды губы. И единственное, что с ним примиряло, — подсвеченный Нотр Дам за окном, феерия кулинарного спектакля, густое терпкое вино и ощущение нереальности, от которой кружилась голова, горели щеки, а рот сам собой расплывался в глупой улыбке Золушки, сдуру залетевшей на чужой бал. Она обхватила пальцами бокал с бордо «Шато-Петрюс».
— За ваш день рождения! Спасибо, что вы меня сюда привезли, Ефим Ефимович.
— Я все же дождался от вас «спасибо», — Осинский взял темное вино в хрустале за высокую ножку. — Пожелайте мне удачи, Кристина, ибо многое может случиться, пока мы подносим кубки к губам, как говаривал мой старый учитель. Ваше доброе напутствие будет мне дорогим подарком.