— Что за вопрос, сто лет не видались! Поскольку, Танюшка, ты у нас в гостях, я угощаю.
— Заметано! — обрадовалась та. Какой халявщицей была, такой и осталась.
За кофе Танька раскололась, что, наконец-то, отбила своего депутата у его безмозглой клуши, и совсем скоро собирается за охмуренного политика замуж. А потому с карьерой придется расстаться, после свадьбы молодая жена посвятит свою жизнь уходу за собственной персоной, мужем и домом.
— Представляешь, — возбужденно шептала удачливая соперница, — эта дура даже не красится! Ну, ты скажи, как при таком мужике можно не следить за собой?! Сидит в своей вшивой библиотеке, — язвительно ударила интонацией ни в чем не повинное «о», — делает пучочек на затылке и верит муженьку, как последняя идиотка. На таких даже злиться нельзя — только жалеть. И благодарить за наглядное пособие, как нельзя себя вести с мужиком.
— Ты его любишь?
— Любовь, Окалина, это забитый деликатесами холодильник, гараж, как минимум на две машины, большой загородный дом у воды, вилла в Испании и кругленький счет в швейцарском банке. А остальное — ежечасный каторжный труд, чтобы все это сохранить. Вот что такое любовь, — она с сожалением заглянула в пустую чашку.
— Еще кофе?
— Нет, бежать надо. Там же мой дает интервью, нужно быть под рукой, когда закончит вешать на уши лапшу. А ты замуж не вышла? Для тебя, наверное, это плевое дело, — потекла завистливой слюной теоретик любви, — ты же у нас знаменитость, на таких сейчас мода.
— Нет, не вышла.
— Слушай, — оживилась Макарона, — а приходи ко мне на свадьбу? Правда, какого черта, могу же я пригласить свою школьную подругу, придешь?
— Приду.
Похоже, подручная депутата так и не успела выбиться в жены, осталась в любовной иерархии с низшим чином — зазнобы. Кристина принялась накручивать телефонный диск, только бы эта дура никуда не делась.
— Але, — прошелестело скорбно в трубке.
— Танюшка, здравствуй, мой хороший, это я.
— Кто?
— Кристина.
— А, привет.
— Я очень сочувствую твоему горю.
— Спасибо.
— Как ты думаешь, за что его убили?
— Хочешь взять у меня интервью? — равнодушно спросила Татьяна. — Нет проблем, плати и приезжай. Поговорим.
От такого цинизма опешила даже битая телевизионщица с десятилетним останкинским стажем.
— Ты серьезно?
— Насчет денег? Вполне. Гоните монету, получите информацию, вы ребята не бедные.
— Сколько? — Макарона назвала сумму, Кристина едва удержалась от свиста. — Хорошо. Когда?
— Да хоть сейчас!
Следующий звонок был Мишке.
— Привет, ушастый! Как дела?
— Нормально, а что?
— Мишуня, мне нужны деньги, одолжишь?
— Сколько?
— Две.
— Баксов?
— Да.
— Когда?
— Сейчас.
— Приезжай.
Танька и здесь оказалась безмозглой: ее информация тянула на все пять. Правда, эта дуреха сразу в лоб заявила, что берет так мало в обмен на молчание о личной жизни убиенного политика.
— Меня ж никто не возьмет на работу, если наш роман всплывет наружу. Я ведь с тобой тогда, как с подругой, поделилась. Не заложишь?
— Нет, — не моргнула глазом «подруга».
Сюжет в вечерних новостях взорвал эфир. Окалина выложила избирателям все: и про связи депутата с нелегальным бизнесом, и про ежедневный черный нал в депутатских карманах, поведала о банковских счетах, а интрижку примерного семьянина с помощницей приберегла под конец, чтобы особенно завести охочего до «клюквы» зрителя. В общем, народ в студии стоял на ушах, на следующее утро редакционные телефоны разрывались от звонков. Талалаев для блезиру похватался за голову, корвалол, сигареты, потом плюнул на жалкие ужимки и, азартно потирая руки, весело спросил.
— Молодчина! И где нарыла столько, может, поделишься?
— Нет, — улыбнулась в ответ «молодчина».
Она подняла трубку сразу после звонка, ровно в четыре, как договаривалась с матерью. Но это была не мать.
— Стерва, — прохрипела пьяная в дым одноклассница, — будь ты проклята, гадина!
Две штуки зеленых, честно себя отработав, отрыгнулись злобой. Но смешно даже думать, что одна минута никому не нужной откровенности заменит десять — триумфа.
— Вам когда-нибудь делали УЗИ?
— Нет.
— Глотните-ка еще, — крепкие пальцы впились в шею, Кристина еле сдержала кашель. — У вас на щитовидке узлы и, кажется, приличные.