Алексей Сейл
Барселонские стулья
OCR Busya http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2695295
«Алексей Сейл «Живодер»»: Амфора. ТИД Амфора; Москва; 2004
ISBN 5–94278–594–5
Стрижка обошлась руперту (нет–нет, каждый раз когда его называли «Руперт», он отвечал: «Без большой буквы, руперт, пишется с маленькой буквы», что многих заставляло заподозрить, что маленькое у него кое–что другое) в девяносто фунтов, то есть приблизительно шесть с половиной фунтов за волос. Однако она стоила того, ибо была сделана Тревором Скорби, причем такими маленькими ножницами, что становилось понятным, почему его называют гением. Каждая прядь обрабатывалась отдельно крохотными серебряными ножничками, в результате создавалось нечто бледно–желтого цвета, постепенно переходящего в белый с оттенком мочи. Ниже шли дымчато–серые брови, водянистые глаза и кожа цвета креветочного коктейля. Худое тело было облачено в пиджак без лацканов от Ямамото, рубашку без ворота от Пола Смита и ботинки без шнуровки от Патрика Кокса. Он считал, что в этой «недостаточности» его одежды есть некая целесообразность, — у него просто не было времени возиться с лацканами, воротничками, шнурками, пуговицами и прочей ерундой. (Конечно, никто из упомянутых лиц, чьи имена значились на этикетках, не имел к их производству никакого отношения. Просто они кому–то сказали, те передали дальше, а другие уже распорядились, чтобы где–нибудь за океаном наняли бедных женщин, которые и сшили эту одежду.)
руперт посмотрел в зеркало и остался вполне доволен своим видом. Впрочем, возможно, он видел не совсем то, что видели остальные, руперт был архитектором, а после современных художников архитекторы занимают второе место по способности видеть то, чего нет. Вы, например, видите здание, которое представляет из себя проржавевшую груду бетона, брошенную на произвол обтекающего ее со всех сторон транспорта, а для них это изящное воскрешение европейских соборов в стиле барокко, высящееся над слиянием мощных рек. Они умеют очень убедительно говорить, эти архитекторы, жаль вот только, что эти сукины дети гораздо хуже строят.
Продолжая улыбаться своему отражению, руперт задумался над тем, как изменилась его жизнь за последние несколько лет; в конце концов, он не всегда испытывал такое удовлетворение. В какой–то момент руперт, как одно из тех модернистских зданий, которыми он так восхищался, потерпел полный крах. После семи лет, проведенных в университете, и пятнадцати лет частной практики он понял, что, работая независимо от таких монстров градостроительства, как Ричард Роджерс и Норман Фостерс, он ничего не добьется. В случае руперта в основном это было связано со стремлением к роскоши и отсутствием вкуса — клиенты губили все его великие замыслы своим нытьем о насущных нуждах, требуя полочки, на которые можно было бы поставить их ужасные безделушки, и уничтожали на корню его пространственные решения, настаивая на таких глупостях, как стены и двери. «По крайней мере, — утешался он, — я не пал до того, чтобы выполнять заказы местных властей». Стоит начать работать на них, и, кроме регулярных и довольно продолжительных встреч с ними, это обернется конструированием чудовищных пандусов на случай если к ним вздумает наведаться какой–нибудь проезжий паралитик (или как это теперь там нынче называется?). И несмотря на довольно приличные заработки, руперт не мог быть удовлетворен своей пустячной работой, да и кто бы был? Он хотел быть игроком, равным Норману Фостеру, а еще лучше — исполнять роль сильной половины в паре Ричард и Рути Роджерс. Ричард был гордостью новой архитектуры, а Рути управляла «Речным кафе» в Хаммерсмите, которое, установив новые стандарты в сфере того, что вы можете подучить и метнуть на стол, стало застрельщиком настоящей революции в области выездного обслуживания. Теперь нетрудно понять, почему Ричард был круче Нормана, — ведь никто не знал, чем занимается миссис Фостер и существует ли она вообще. А если бы Норман был геем, он непременно начал бы таскать своего бойфренда на приемы и всякие мероприятия и позволял бы ему давать интервью о своем друге, умершем от СПИДа, руперт уже заметил, что, когда оба супруга знамениты, начинается экспонентный рост славы. Стоит остановиться перед каким–нибудь типом, сказать несколько слов, подписать несколько документов, и ваша средняя сила не просто удваивается или утраивается, — она перемножается или возводится в куб. Именно таким образом самые несовместимые люди оказываются прикованными друг к другу до тех пор, пока падающий рейтинг популярности не позволит им расстаться. Исследователи феномена славы даже назвали это «эффектом Лиз и Хью».