– Какое варварство! – громко возмутилась она. – Какая удача, что меня забрали в детстве, воспитали в школе и обучили всем именам порока!
Вестник шагнул к ней – его движения были резкими, точно у атакующей кобры, – и склонил голову.
В ту же секунду он преобразился и перестал быть посланцем Трона.
В его взгляде запылала отчаянная, порывистая откровенность, и Бару почти поверила в нее.
Но она пока не забыла о своей собственной откровенности перед Тайн Ху и о том, что скрывалось за ней.
– Вы правы, Бару Корморан, – произнес он. – Контроль любыми доступными Трону методами просто необходим! Не давать спуску никому! Содомитам положено каленое железо, а ножу, предназначенному трайбадисткам, мы не завидуем. Готовы ли вы провести остаток жизни под бременем такой угрозы?
В глубине души затеплилась искорка сочувствия, но Бару безжалостно затоптала ее. «Забавно, – подумала она. – Прислать его в качестве реального предостережения: ты станешь такой же».
– Это признание? – еле слышно прошептала она. – Сейчас вы находитесь в моих руках, под страхом каленого железа?
Он рассмеялся ей в лицо.
– Ваше испытание, госпожа! – воскликнул он и простер руку к шлюпке, где его солдаты разматывали ярды плотной шерстяной ткани. Они освобождали закованную в кандалы вультъягскую лесную воительницу, «стерву-разбойницу», княгиню Тайн Ху.
Ей полагалось быть в безопасности. Вне пределов досягаемости.
Но она, конечно, вернулась. Она решила спасти свой родной дом и не испугалась смерти. Иначе и быть не могло.
Бару опять запамятовала, что за доской, кроме нее, есть и другие игроки.
Спустившись в подвалы «Неучтенного замка», она ждала аудиенции со своим генералом.
Родители прокляли ее, одарив ненасытным, беспокойным умом, который годился для ведения счетов, для учета птиц, для измены.
В данный момент ее пытливый разум занялся полученным увечьем. Насколько оно серьезно? Станет ли хуже со временем? Наступит ли день, когда, стоя в волнах прибоя, левой стороной к морю, а правой – к берегу, она забудет, что в мире есть еще что-то, кроме волн?
Чтобы прогнать назойливые мысли, Бару прибегла к помощи подаренной Аминатой сабли и начала делать выпады. Она отрабатывала позицию за позицией: «вол», «глупец» и все остальные.
И всякий раз, переместившись направо, сабля исчезала. Она чувствовала рукоять, вес и баланс. И тело с правой стороны работало, как всегда. Но сабля делалась призрачной.
А если на самом деле никакого увечья нет? Если она просто заперла в слепой полусфере все, что сгублено ее предательством, все, что она любила в те годы?
Бару замотала головой. Ударила справа палево, вскрывая брюхо невидимого врага. Гак ее учила Амината.
– Ваше превосходительство! – Наложник с анисовым дыханием манил ее, стоя в проеме дверей. – Пленница готова.
Бару нетерпеливо взмахнула клинком.
– Освободить помещение. Я буду говорить с ней наедине.
За последний час шепотки и сплети в свите Бару умолкли.
Тишина, с которой все двинулись к выходу, красноречиво свидетельствовала о том, что дисциплина восстановлена.
Последним шел Вестник.
– Но вы не сделаете этого наедине, – предупредил он. – Не будет ни нежных речей, ни тайных милостей. Вы не подарите ей быструю смерть из собственных рук. Вы прикажете казнить ее. Ваши люди утонят ее в наступающем приливе, а тело ее будет отправлено в Фалькрест, дабы мы смогли убедиться, что смерть ее была мучительна и ничем не облегчена. – В его взгляде что-то дрогнуло, треснуло. В глубине души он понимал ее чувства. Возможно, в прошлом от тоже проходил через нечто подобное. – Сожалею, но иначе и быть не может.
– Она – враг Трона, – невозмутимо парировала Бару. – Зачем мне проявлять к ней милосердие?
Взгляд Вестника заледенел.
– Вы далеко пойдете благодаря такому хладнокровию, – заметил он.
Однако па похвалу это было совсем не похоже.
Вестник вышел, едва не растоптав своего соглядатая, юношу-наложника, который подвернулся ему под ноги.
Внешняя дверь затворилась. Тихо прошуршали петли, обильно смазанные рыбьим жиром.
Бару направилась к внутренней двери. Она волокла за собой саблю, точно охотничий пес – поводок.
Тайн Ху сидела за узким дубовым столом, прикованная к еловому креслу с высокой спинкой. Тюремщики сняли с нее просоленную кожаную одежду и облекли в шелк и железо. На ее лице, лице кречета – сломанный нос, бронзовые щеки, карие глаза – не было никаких следов. Однако из ее тела ушла вся сила – мускулы воина, привычного к доспехам, увяли. Ей явно пришлось голодать.