— Бросай нож, вар'яте.
Тот, не обращая внимания на угрозу, задрал окровавленное лицо и медленно пошел на галичанина. Бойчук перехватил хилую руку с ножом и, уперев револьвер в грудь, нажал на крючок. Тихо щелкнул выстрел, и нападавший рухнул.
Бойчук схватил второго за воротник. Председатель побежденного безвольно моталась, из сломанного носа обильно текла руда кровь:
— Кто вы такие? — мрачно спросил Бойчук, ткнув револьвером «итальянцу» под нос.
Тот несколько раз моргнул. Изо рта вырвался хрип. Бойчук ударил стволом ему по голове. Вдруг почувствовал чьи пальцы у себя на плече. Бойчук резко обернулся — позади стоял отец Василий, едва произнеся:
— Так нельзя.
Галичанин хищно блеснул глазами:
— Отойдите, пан отче, сейчас моя очередь, — и сразу вернулся к «итальянца», — говори, сволочь…
Тот полусознательно качал головой. Бойчук изо всех сил ударил его рукоятью револьвера по виску, быстро ощупал карманы, вытащил пистолет и встал:
— Вот что, пан отче, надо теперь мне наведаться к госпожа Натали, а вы попробуйте переждать в лесу, и если через полчаса я не появлюсь, чем скорее убегайте из Австрии.
Отец Василий молча посмотрел, как галичанин ловко вставляет в барабан своего револьвера патрон, проверяет затвор трофейного пистолета, и тихо сказал:
— Я с вами.
Коридор, как всегда, был в полумраке. Батюшка и Бойчук спустились на третий этаж. Галичанин боялся, что там будет кто-то из «итальянцев», но только на стулья возле комнаты Натали одиноко дремал полицейский. Отец Василий облегченно вздохнул. И пошел было вперед, но Бойчук придержал его за плечо. Отец Василий не мог узнать своего некогда скептического и немного нервного спутника. Теперь от Бойчука излучала некая непонятная сила, надежная и опасная одновременно.
Галичанин тихо пошел вперед, держа за спиной руку с ножом.
Полицейский вскочил, когда Бойчук был от него на расстоянии пяти шагов. Их быстрые движения священник не смог понять, но через долю секунды полицейский уже лежал на полу с револьвером в руках, а галичанин склонился над ним, вытирая нож. Отец Василий почувствовал, как его трясет лихорадка. Он опознал в полицейском одного из «итальянцев».
Бойчук пристально посмотрел на священника и прошептал вопросительно:
— Дать вам оружие, отче?
6
Двери были открыты. Бойчук осторожно вошел в комнату и прислушался. Ему послышалось нечто похожее на глухой пение, от которого ледяные гуси поползли по позвоночнику. Отец Василий вопросительно посмотрел на Бойчука.
— Вперед, — тихо скомандовал тот и проскользнул к пустой гостиной.
Теперь пение, который раздавался из спальни, стал слышнее. Он притягивал, манил к всесильному зла, которое не ставило перед человеком вечных мучений выбора и обещало за мелкие услуги вечную удовольствие и легкость существования. Из спальни выбивался мерцающий свет.
Бойчук, держа пистолеты в обеих руках, осторожно заглянул туда.
По краям спальне стояли трое «итальянцев». В руках у них мигали большие свечи, наклоненные огнем вниз. Посредине спальни, властно и зловеще, распахнула конечности большая пятиконечная звезда, выложенная из красных лент, на которых желтели непонятные надписи, на звезде мерцали склоненные черные свечи. Дальше, у самого кровати, стоял господин Анжело, держа большую книгу, которую он, растягивая нечастые громкие и припеваючи, читал. Слова незнакомого языка напоминали кряка ворона. Сосредоточенное, полусумасшедший лицо его было повернуто к кровати.
Бойчук присмотрелся и побледнел — там, в одной ночной рубашке, лежала Наташа. Запястья и голени были крепко привязаны крепкими веревками к стенкам кровати. Кроме того, три широких черные ремни притягивали ее за плечи, бедра и колени к сетке. Глаза закрывала широкая черная повязка, а рот был забит кляпом. Время от времени тело ее, словно пронизано ударами тока, випиналося, пытаясь освободиться, а сквозь кляп вырывались сдавленные стоны боли и отчаяния.
Бойчук сделал решительный шаг вперед и поднял оружие, Анжело оглянулся на него и спокойно сказал:
— Вот мы вас и дождались!
Яркий взблеск ударил в глаза галичанина, он выронил оружие и упал.
Когда Бойчук пришел в себя, руки его были скованы сзади наручниками, а двое «итальянцев» торчавших тут по сторонам. Отец Василий, который не казался им боеспособной единицей, даже не был скован. Анжело, с заметным сожалением, составлял в большой саквояж какие вещи. Увидев, что галичанин очнулся, он подошел к нему и изо всех сил ударил в лицо:
— Играй в войну с непутевой Дефензивою!
Бойчук выплюнул два зуба и, стараясь сохранять презрительный тон, сказал:
— Твои калеки и до краковских тайников не дотягивают. Слышишь, Анжело, или как тебя там.
Анжело побледнел, потом подобрался и спокойно сел на стул:
— Через десяток минут мы заберем отсюда; госпожа Наталья продолжит свое восхождение к предназначенных ей сфер в более изолированном месте, а два ваших трупы убедят полицию, что с этими убийствами связанные украинские фанатики. Вы проиграли, как всегда.
Бойчук почти примирительно спросил:
— Вы с ГПУ?
Анжело рассмеялся:
— Пока я здесь изображал итальянца, то стал, соответственно, и слишком болтливым. Его голос дошел до слуха моего железом. — Я скажу вам, кто мы, хотя вы никогда не постигнете могущества нашей организации. Сейчас я официально вхожу в спецгруппы Коминтерна с исследования оккультных явлений. Но это только с того времени, когда первый глобальный эксперимент в России удался. На очереди ряд других. Но это уже не в моей компетенции.
Отец Василий не выдержал:
— А что в вашей компетенции?
Анжело холодно взглянул на отца Василия:
— А, пан отче… Мы с вами выполняем, вообще, одно дело — собираем души. Только вы точно не знаете для чего, в отличие от меня.
Анжело подошел к связанной Натали.
— Тяжелейшая ее мука — двойственность между двумя мирами, и если бы не ваше вмешательство, то этот дуализм для нее через минуту перестал бы существовать. А теперь мне придется повторять эту мучительную процедуру. Мы, врачи, мы лечим всех, потому что вся боль мира является порождением индивидуализма. Сколько людей, больше того, сколько народов за последние тысячелетия мы лишили этой болезни. А уже с помощью чего — святой инквизиции, мистических культов, самых прогрессивных учений, торговых империй, праведных войн или «Всемирного государства трудящихся» — не имеет значения.