В том виде, в котором он существует сейчас, город сложился в 60-х годах. Три его главные улицы, идущие параллельно Сангке, вместо названий так и носят порядковые номера: Первая, Вторая и Третья. Они, собственно, и образуют единый архитектурный ансамбль, в центре которого, как и в большинстве кампучийских городов, высится куполообразный рынок, имеющий выходы на все четыре стороны света. Обнесенные решетчатыми бетонными заборами одно- и двухэтажные виллы стоят в глубине тенистых скверов, и сам город производит впечатление большого парка.
С восточной стороны, где Сангке зигзагом уходит в сторону, Третью улицу замыкает отель «7 Января». Его фасад упирается в тенистую рощу, в которой расположились казармы местного гарнизона. Перед воротами, увенчанными пятибашенным флагом НРК, вышагивают взад-вперед, словно маятники, часовые в темно-зеленой форме. Наш приезд, видно, заинтересовал их изрядно, и они, прекратив маятниковое движение, все внимание обратили на нас.
Отель был совершенно пуст, если не считать его многочисленной обслуги, жившей вместе с семьями в подсобных помещениях и в номерах. Внутри двора — о, чудо! — бил вкось и вкривь фонтан, и вода в его чаше была зеленее травы. Мелкие брызги летели по каменным плитам, создавая приятный микроклимат в этом зажатом четырьмя стенами пространстве.
Портье гостиницы — хлопотливый Марес говорил без умолку о себе, по ходу показывая номера. Оказалось, мы первые постояльцы за последние недели. До этого приезжали еще представители ЮНИСЕФ, но их постой был кратковременным. Так что все работники отеля рады приезжим и постараются создать для нас максимум удобств и комфорта. Он провел меня на второй этаж по галерее и указал комнату. Дверь подалась сразу без ключа, так как запирать ее было нечем. Замок кто-то выдрал, что называется, «с мясом», и вместо ручки болталась джутовая веревка. Уходя, ты накидываешь ее на гвоздь с наружной стороны, уединяясь — с внутренней.
Проем для кондиционера закрывал кусок фанеры, но на окнах сохранилась тонкая металлическая сетка. Это успокаивало: ночью в комнате будет меньше комаров. Хотя постель и имела густо пропитанный пылью марлевый москитник, колыхавшийся от струй вентилятора, на полное спасение от зловредной мошкары бесполезно было надеяться. Марес предупредил, что с электричеством в городе туго, генератор работает лишь в определенные часы. Вечером, как начнет темнеть, свет будет, но только до 22 часов. Можно зажечь керосиновый фонарь, но тогда в комнате станет трудно дышать. Так что лучше сразу постараться уснуть. А в настоящий момент свет дали в связи с нашим приездом.
На стене в окружении темных подтеков и отбитой штукатурки в багетовой рамке висел рисунок неизвестного художника, изобразившего четырехликого Байона с загадочной улыбкой и тяжелым взглядом полуприкрытых глаз в обрамлении диких зарослей. При всей бесхитростности рисунка в каменном взгляде было что-то мистически-властное и в то же время откровенно равнодушное. Может быть, живописец хотел передать тем самым свое отношение ко времени и истории. Но на невозмутимом челе изваяния никак не отражалось борение человеческих страстей, его не коснулась тень минувших трагедий. Он спокойно взирал сверху на землю, оставаясь внешне мудрым и безучастным к чужому горю. К рисунку так и напрашивался текст: «Все проходит...», который, казалось бы, выразил таинственный смысл этого духовного символа древней культуры кхмеров.
Байоновский взгляд выгнал меня из комнаты. Я снова оказался на галерее, накинул веревочную петлю на гвоздь и решил прогуляться со своим старым фотоаппаратом «Никон» по городу. Фотоаппарат — это тот же блокнот в путешествиях. Порой только с его помощью можно восстановить в памяти те места, где побывал. Не всегда имея время, да и желание заставить себя запечатлеть ту или иную картину, назвать про себя тот или иной образ, мы потом мучительно и безуспешно пытаемся восстановить ускользнувшее впечатление. И тогда выручает проявленная пленка.
Внутренний двор наполнялся дымом и запахами подгоревшего масла, жареной рыбы, рисового отвара. Где-то в недрах отеля готовился большой обед. Мимо фонтана сновали женщины с кастрюлями и тазами, водя за собой вцепившихся в саронги ребятишек. В фойе навстречу мне появился работник местного муниципалитета Син Суптхон, встречавший нас на аэродроме, и его вопрошающее лицо заставило меня произнести несколько благодарственных фраз по поводу коммунальных благ в гостинице. Поинтересовался, что здесь было раньше.
Раньше это был один из лучших отелей Баттамбанга, рассказал Суптхон. Владел им родственник Ин Тама — «премьер-министра» в лонноловском правительстве, богатый торговец пайлинскими сапфирами и антиквариатом, некто Пхен Новасон. Во время войны в Индокитае сюда привозили американских солдат, получавших передышку между боями, на поправку. В память о буйных «джи-ай» над стойкой бара сохранился выложенный цветной мозаикой полосатый флаг и надпись: «Добро пожаловать в Баттамбанг». Говорят, что хозяин скопил огромное состояние, продавая тайно за границу и иностранным туристам каменные изваяния, снятые со стен Ангкорвата и других старинных храмов. Перед приходом «красных кхмеров» он бежал в Таиланд.