— Возвращаемся домой, в Пномпень, — ответил один из них. Лицо выдавало его национальную принадлежность: китаец.— На прошлой неделе выехали в Сисопхон для закупки товаров. А теперь вот двигаем обратно.
Действительно, пассажиры сидели на мешках, на чемоданах, пухлых тюках, перетянутых проволокой и веревками. Публика явно торговая, решил я и попросил сказать, если не секрет, откуда товары и каким образом купленные.
— Секрета никакого нет, — ответил торговец. — В Сисопхоне такого добра хватает. Поступает и контрабандным путем, и через таможню из Таиланда. Закупили, теперь надо доставить это в Пномпень.
Мне казалось, я столкнулся с парадоксом. Как-то не умещалось в голове, что здесь, фактически в прифронтовой зоне, живет и процветает этот пресловутый, по-восточному неистребимый дух коммерции. Несмотря на тревожную, напряженную обстановку, ночные обстрелы приграничных селений, рейды бандитов, слуги Меркурия на свой страх и риск ведут довольно бойкую торговлю с заграницей, снабжают рынок промтоварами.
— Туда везем золото, драгоценные камни, обратно — ширпотреб, — объяснял мне хитрый механизм этого нехитрого обмена застрявший в пути коммерсант.— Да, вы верно заметили, в нашей компании — большинство составляют представители китайской национальности. Так уж повелось...
Сразу вспомнился рынок на южной окраине Пномпеня, самое бойкое место столицы. Там действительно можно найти все, начиная от одежды, кончая электронными часами и магнитофонами самых современных марок. Цены, конечно, что называется, «не подступиться», но рынок, возникший в тот момент, как город открыли для заселения, становился богаче и колоритней с каждым днем. Да и можно ли представить восточный город без торговли, без шумного базара?
Во всех крупных городах Юго-Восточной Азии вы найдете так называемые «чайна-тауны», то есть китайские кварталы. Можно не сомневаться, нити деловой жизни и торговой активности сходятся здесь, в густонаселенных улицах, тесных домах, не отличающихся в убранстве особой роскошью и комфортом. Пномпень — исключение. Китайская община, жившая веками среди кхмеров, никогда не была однородной.
ИСТОРИКИ объясняют это явление особыми благоприятными условиями, создававшимися для ассимиляции китайцев в Кампучии в прошлом. Волны эмиграции хлынули на кампучийскую землю около семи веков тому назад, в период ослабления могущества Ангкорской империи. По свидетельству древних летописцев, дорогу в страну Ангкора прокладывали главным образом торговцы.
Кто знает, может быть, в тот день под Сисопхоном я встретил потомков тех «первопроходцев». Но деловые люди не всегда несли в чужие страны процветание и прогресс. Нередко с ними приходили интриги, заговоры, войны.
К началу 70-х годов, по данным официальной статистики, в Кампучии насчитывалось более полумиллиона китайцев. Их стихией оставались торговля и сфера услуг. Как ни роптала национальная буржуазия, требуя покончить с «засильем желтого бизнеса», ситуация существенно не менялась. Не увенчались успехом и попытки усложнить процедуру получения гражданства. В правительственной печати, например, долгое время обсуждался вопрос: считать ли смешанные браки достаточно веским мотивом для получения кампучийского паспорта.
— Наша семья не маленькая,— рассказывала мне Лиен, хозяйка кафе в Пномпене.— Мужа моего убили полпотовцы, но остались двое детей, сестры, братья, племянники. Кто из них сейчас чистокровный китаец, трудно сказать, хотя мы все считаемся кампучийскими гражданами китайской национальности. Но язык свой помним... И раньше жили в Пномпене. Отец занимался торговлей, имел ювелирный магазин. Только тогда семья была гораздо больше. Многие не выжили при Пол Поте. Когда вернулись в город после освобождения, брат выхлопотал в муниципалитете лицензию на открытие кафе.
Полпотовцы, выгоняя городских жителей в деревни, смотрели на китайскую буржуазию как на «непримиримый, контрреволюционный, подрывной класс». С людьми, имевшими отношение к торговле как таковой, расправлялись в первую очередь. Упразднив внутреннюю торговлю как «социальное зло», режим выдвинул лозунг «перевоспитания через общественно полезный труд». Китайцев не относили к национальным меньшинствам, как чамов или малайцев, для них применялись скорее «классовые» мерки.
ВСКОРЕ мост был готов, и по нему, к общей радости, открыли движение. Коммерсанты в грузовиках, проявляя почтительность, пропустили нас первыми. Широколобый китаец забрался уже в кузов и оттуда помахал нам вслед рукой. Снова потянулись выгоревшая саванна, высохшие водохранилища, одинокие пальмы и покосившиеся столбы вдоль железнодорожной линии. В неглубоком пруду купался и пил мутную воду пожилой сухопарый человек. На берегу лежала деревянная соха. Огромный буйвол отдыхал в воде у самого берега. Не поднимаясь, он переваливался на спину, чтобы лучше вымазать бока в липкой глине. Когда он выйдет на сушу и его припечет солнце, на спине образуется прочный саманный панцирь — надежная защита от слепней и клещей. Дождя ждали запыленные кусты, торчавшие в беспорядке на холмах, и деревья, склонившиеся над ржавыми остовами искореженных автомобилей. Воды больше не было нигде. Мы остановились у придорожной хижины, где лежала гора зеленых арбузов. Зная, что дальше пить будет нечего, я выбрал три арбуза побольше и отнес в машину. Лучшее средство для утоления жажды.