Наиболее глубокий анализ полпотовщины как социального явления был дан на IV съезде НРПК, состоявшемся в мае 1981 года в Пномпене. Пожалуй, впервые тогда я увидел так много и так близко оставшихся в живых кхмерских коммунистов. Каждый делегат представлялся мне личностью почти легендарной. В кулуарах съезда, который работал в здании Национального театра «Бассак», мы, журналисты, имели возможность говорить с ветеранами, знавшими наверняка массу интересующих нас подробностей. Но при первом же интервью (это был офицер Народно-революционной армии из провинции Преавихие) я убедился, что ветераны предпочитают меньше говорить о собственной судьбе, ограничиваясь общими высказываниями об историческом значении съезда и о трудности пути, пройденного партией. Очевидно, в этом была необходимость. В тот момент партия только легализовалась, предстояла еще большая работа по ее организации и укреплению.
Предыдущий, III съезд НРПК, как говорилось в отчетном докладе, состоялся в январе 1979 года. На нем была создана комиссия партийного строительства, позднее преобразованная в Центральный Комитет. Партия возрождалась вместе со всей страной. Она взяла на себя труднейшую задачу по руководству общественной и политической жизнью. Весной 1981 года в Кампучии успешно прошли выборы в местные и верховные органы власти.
В докладе о задачах партии в области экономики, с которым выступил товарищ Хенг Самрин, отмечалось, что за два года после свержения полпотовской клики в стране в основном налажено сельскохозяйственное производство, восстановлены важнейшие промышленные предприятия, возобновили работу транспорт, финансовые и торговые учреждения. Съезд также обсудил задачи партийного строительства. С докладом о внутрипартийной жизни и об изменениях в Уставе НРПК выступил Бу Тхонг. Подчеркивалась необходимость крепить сплоченность рядов партии, повышать ее боевитость в борьбе против внутренней и внешней реакции.
В адрес съезда поступили приветствия от более чем 40 коммунистических и рабочих партий, национально-освободительных и демократических организаций различных стран с выражением глубокой солидарности с НРПК и кампучийским народом.
Получив информацию в пресс-центре съезда и взяв интервью у делегатов, корреспонденты спешили в СПК, чтобы по телетайпу успеть передать в редакции свои сообщения. 29 мая я передавал в «Известия» заключительную телеграмму. В ней говорилось: «IV съезд Народно-революционной партии Кампучии ознаменовал собой завершение целого этапа в истории страны, ярко продемонстрировал успехи кампучийского народа, достигнутые после освобождения. Партия умело и уверенно вела народные массы вперед, вооружала их четкой программой демократических преобразований. Процесс этих преобразований продолжается и ныне приобрел необратимый характер поступательного движения к социализму».
У четырех рукавов
ГНЕТУЩЕЕ впечатление оставлял Пномпень в первые месяцы 1979 года. Жизнь в него возвращалась медленно, как к больному, перенесшему клиническую смерть. Еще в июне я встречал на его бульварах и улицах, где царствовала глухая тишина, лишь редких прохожих и военные патрули. Скребущие звуки метелок, отдаленный стук бычьих упряжек по асфальту пугающим эхом сотрясали душный воздух. Взлохмаченные пальмы вокруг здания центрального рынка, напоминающего по форме гигантского краба, казались подстреленными птицами, которые не могут подняться вверх и безжизненно опустили крылья на землю. Иногда легкий, невесть откуда взявшийся ветерок колыхнет сухие стрельчатые ветки, и они тоскливо заскребут по камням. Стонущие пальмы — примета Пномпеня тех дней.
Ряды молодых пальм росли прямо на тротуарах, заслонив их во всю ширину, поэтому шагать приходилось или по газонам, где в жухлой траве застряли вымоченные дождями ассигнации, или прямо по раскаленному шоссе. Привезенные из освобожденных районов и высаженные в Пномпене после апреля 1975 года, они символизировали «победу деревни над городом». Ведь согласно официальной доктрине Пол Пота, низкорослая латания больше соответствовала «обществу трудовых коммун», она была якобы ближе характеру «простого человека», а вековые деревья, дающие тень и прохладу, объявлялись «растениями буржуазного класса». Местами пномпеньские улицы казались какими-то колючими и ощетинившимися. Печальная картина дополнялась видом взорванных или полуразрушенных зданий, выбитых оконных рам и дверей, грудами пепла и мусора во дворах. Поистине, улица — словно рана сквозная...