Парк расположился широким кольцом, охватывающим непосредственно дворцовую площадь. В том, что он был открыт для публики, заключалась, конечно же, особая милость королевы.
Я обратила внимание на то, что любопытствующие группируются в основном вокруг широкой, посыпанной песком дорожки (видно, здесь-то и должна была проезжать Урсула) и скромно встала рядом.
У меня возникла запоздалая мысль изменить облик, но был ли в этом смысл? Сомневаюсь, что бы чары выросшей в глуши девочки обманули саму Урсулу... А вот привлечь к себе внимания я бы вполне могла.
Вытирая о платье вспотевшие ладони, я подумала о том, что появляться здесь было, наверно, все-таки ужасно глупо.
Кортеж королевы появился минут через двадцать. Стоявшие вокруг дороги тихо разговаривали, обмениваясь последними городскими сплетнями или обычными светскими любезностями. Но когда из-за поворота показалось ее величество со свитой, все тут же замолчали.
Они приближались справа, неспешной рысью, и это зрелище действительно могло поразить воображение.
Урсула ехала впереди – высокая, статная, в длинной алой амазонке, расшитой золотой нитью удивительной красоты узорами – драконами, изрыгающими пламя и высоко вскидывающими мощные крылья... кажется, эти твари совсем не напоминали нравом милого Гарда. Тяжелые темные волосы венчали голову вторым венцом, первый же – золотой обруч, украшенный одним-единственным алмазом, – наверное, придавил бы другую особу, не столь уверенную в себе. Но Урсула сидела прямо.
За ней, на полтора корпуса сзади, ехали две девушки – в зеленом и голубом. Я догадалась, что вижу принцесс, о которых говорил Берос. Та, что в зеленом, была очень похожа на мать – то же надменное лицо, те же темные волосы и взгляд, который выдержит не всякий. Другая была светловолоса и голубоглаза и казалась куда добрее своей сестры, обе, впрочем, заметно скучали.
А уже за ними следовала свита, впрочем, небольшая, всего пять или шесть человек, среди которых преобладали женщины, вероятно, фрейлины.
У меня колотилось сердце. Неужели я сейчас так близко увижу ту, виновней которой нет передо мной на свете?
– Кто из принцесс кто? – спросила я осипшим голосом.
На меня посмотрели как на полоумную.
– В зеленом – Агнесса, которую называют Гордой, а в голубом – Виолетта, и народ зовет ее Прекрасной или Златоволосой.
Прекрасная Ви, вспомнила я. Любимица отца, младшая из принцесс.
Если, конечно, не считать меня. Я саркастически усмехнулась.
Однако приблизиться к зевакам, среди которых находилась и я, королевскому кортежу было не суждено. Когда до нас оставалось так мало, что я могла различить крошечные бусинки на платье Виолетты, раздался взрыв.
Грохот, лица, искаженные ужасом и изумлением, и меня куда-то несет, и земля, такая твердая... И среди этих лиц – одно, на котором нет ни ужаса, ни изумления, совсем напротив, лицо, почему-то знакомое, ну конечно, это шут, которого я видела тогда в храме, тот, красно-желтый, но сегодня он в цивильном, а впрочем...
Это покушение, понимаю я. Смешно: чародейке подложили бомбу. Кажется, так не делал еще никто, а ведь это происшествие создаст прецедент... Соблазнительный прецедент.
И я кричу, но не слышу своего голоса.
Зачем ты влезла в это, Корделия. В Вершене теперь так хорошо, и сегодня должна быть ярмарка, а потом устроят танцы, и еще там дорогая Герта, и Гард, и Берос, и они так любят тебя...
И я поднимаюсь с земли, кругом лежащие в беспорядке люди, и на некоторых кровь, и я бегу.
Ужасно глупо.
Я почти сразу понимаю это, но поздно об этом думать.
Я уже почти у парковых ворот, они распахнуты широко, я оборачиваюсь... За мной следуют двое, и оба конные. Почему их лошади не понесли? Я узнаю Агнессу, с ней мужчина, весь в черном.
Он опережает ее.
Я бегу.
Ворота миновали, широкая улица – ах, дура, почему не взяла машину. Сейчас бы уехать и никогда не возвращаться в столицу. Ныряю в арку, меняю облик – теперь я голубоглазая блондинка, впрочем, вряд ли поможет, а вот и они...