– Во-первых и в-последних, – ответил Гордон сердито, – вот зануда ты! Это тебе не какой-то там младенец, а мой родной сын и твой родной племянник, между прочим. К тому же, няня – это одно, а папа и мама – совсем другое. По-твоему, головастик просто так вопит, от нечего делать? Ему больно!
– Гордон, ты страус.
– Кто?
– Такая смешная птичка, вечно прячет голову в песок.
– А ты – живодер.
– Остроумный страус.
– Бессердечный живодер.
– Давай Максу в бутылочку вместо молока нальем бренди, он будет спать, как убитый, и перестанет нас донимать своими воплями, – предложил Кит, снимая пальто и закуривая.
– Помогает?
– А то, – серьезно сказал Кит, пыхнув сигаретой, – бутылочка бренди от всех детских хворей помогает, папаша.
Гордон в сердцах обозвал шурина бесчувственной скотиной и ушел к сыну. Кит пожал плечами, направился в гостиную, подошел к бару, налил себе спиртного и выпил одним глотком. Потом ослабил узел галстука, налил себе еще, на сей раз добавив два кубика льда, сел на диван, подождал, пока лед в стакане чуть подтает, и сделал медленный, тягучий глоток. Сделав второй, он немедленно провалился в сон. Кто-то деликатно растолкал его.
– Милорд?
С трудом разлепив слипающиеся глаза, Кит увидел отцовского поверенного.
– Добрый день, милорд. Примите мои искренние соболезнования.
– Весьма признателен, – ответил Кит машинально, – у вас ко мне какое-то дело?
– Да. Я должен вам кое-что передать.
Поверенный щелкнул замками портфеля, открыл его, извлек оттуда большой желто-коричневый конверт, запечатанный сургучом, и протянул Киту. Надпись, сделанная на конверте красными чернилами, гласила ровнехонько следующее:
– Причитающееся? – недоверчиво переспросил Кит, изучив надпись на конверте. – Что это? Какая-то шутка?
– Нет, сэр. Ваш отец настоятельно просил передать вам это в руки, милорд. Лично. Без свидетелей.
Кит изумленно поглядел на поверенного. То был чрезвычайно серьезный, компетентный и профессиональный юрист. Это о нем Кит знал наверняка. Больше о поверенном сказать было нечего. Главным образом оттого, что тем же вечером, вернувшись домой, поверенный без всяких видимых причин раскромсал себе горло опасной бритвой…
– Не понимаю. Это финансовые документы? Дополнение к завещанию?
– Нет, милорд. Это личное. Ваш отец просил меня передать это вам непосредственно в руки в случае его кончины.
Кит повертел письмо в руках. На ощупь конверт был сухой, плотный, чуть зернистый, но ему вдруг показалось, что он держит в руках склизкую змеиную кожу.
– Да ну? А что это все-таки такое?
– Милорд, я получил конверт уже в запечатанном виде, и не имею ни малейшего представления о его содержимом.
Храните конверт в надежном месте. Вскройте в случае крайней необходимости. Ваш отец сказал, вы поймете, когда именно. Понимаю, звучит весьма необычно, но таковы были распоряжения вашего отца, я передаю их вам слово в слово.
– А давно он вам отдал этот конверт?
– За день до… несчастного случая.
У Кита противно засосало под ложечкой.
– Ясно. Передать мне. И это все, что он вам сказал? Больше ничего?
– Нет, сэр. Больше ничего.
– Что ж, благодарю, – промолвил Кит, – еще что-нибудь?
– Нет, сэр. Позвольте откланяться…
Поверенный протянул руку, и Кит пожал ее. Рука была сухой и теплой, но Киту на мгновение почудилось, будто он прикоснулся к чему-то холодному, вязкому, влажному, дурно пахнущему, разлагающемуся. Ноздри его опалил запах разлагающейся мертвечины и крови и, ощутив внезапную вспышку паники, Кит отдернул руку куда быстрей, чем полагалось законами светской вежливости. Он снова поглядел на конверт, затем поднял взгляд, но поверенный уже исчез, как сквозь землю провалился.
Недоумевая, как в дурном сне, Кит посмотрел на стакан со спиртным. Кубики льда давно растаяли. Он бросил взгляд на наручные часы и понял, что задремал не на несколько минут, а проспал почти полтора часа, прежде чем визитер разбудил его. Конверт обжигал пальцы. Кит положил конверт обратно на столик, но тотчас снова взял в руки. Наверняка то была просто какая-то дурацкая, безумная, пьяная отцовская причуда, и лучшим способом убедиться в том было вскрыть конверт немедленно, но неведомая сила удержала его от этого поступка.
– Отлично, – пробормотал он, – просто запихну эту дрянь куда подальше, вот и все.
– Кит…
Он обернулся и увидел Гордона с младенцем на руках. С племянником произошла разительная перемена. Из Божеского Наказания он превратился в Сущее Умиление, пухленькое, розовое, в смешных младенческих складочках, хихикающее и пускающее пузырики.
– Все же, не стоило угощать младенца спиртным, – усомнился Кит.
– Да нет же, мать-природа взяла свое – зуб прорезался.
– Неужели? Дай посмотрю, – сказал Кит, поспешно сворачивая и заталкивая конверт под траурный пиджак.
Если Гордон и успел заметить конверт и перекошенное лицо дражайшего шурина, то промолчал и молча отдал Киту ребенка.
– Что? И все? Из-за этого было столько слез и воплей? – спросил Кит у Макса, усадив племянника на колени и полюбовавшись новехоньким, с иголочки, зубом.
До невозможности довольный тем, что его страдания прекратились, Макс принялся что-то взволнованно рассказывать дядюшке на своем малышовом языке. Кит послушал, давя улыбку, которая, вообще-то, не так уж и часто появлялась на его суровом северном лице, пощекотал младенцу упитанный животик и поглядел на зятя.
– Понимаете, папаша, к чему клонит ваш сынок.
– Бутылочку требует?
– Точно.
Часа через три Ричард привез Терезу и Викторию с похорон. Их мужья, совершенно счастливые и совершенно пьяные, сидели в гостиной, болтая о том, о сем, а Макс устроился между ними с бутылочкой. Завидев красавицу мамочку, он выплюнул бутылочку, скатился с дивана и резво пополз к ней, повизгивая от счастья и удовольствия. Виктория подхватила сына на руки и полюбовалась первым зубом.
– Ой, какая прелесть. Посмотри, Ричард.
Торнтон неосмотрительно заглянул в рот ангелоподобному младенцу и немедля схлопотал чувствительную плюху по носу. И немедля еще одну – по уху.
– Эй! Полегче!
– Ты уж прости его, Ричард, – сказала Виктория без тени раскаянья, – головастик у нас такой невоспитанный и все время дерется. Весь в отца.
– Вылитый папаша, верно, – пробурчал Ричард, потирая нос. И ухо.
– Вылитый, – подтвердил Кит, улыбаясь.
Гордон слегка заплетающимся языком заметил, что не видит ничего странного в том, что сын на него похож.
– А вот был бы не похож – вот это было бы и впрямь странно, парни. Вот уж тут я бы удивился. О-очень удивился. А потом бы перестал удивляться, взял бы свой дробовик и вынес кое-кому мозги. Бац!
– Бац! – сказал Кит и рассмеялся.
– Бац! – повторил и Гордон и тоже расхохотался. – Бац! Бац! Нет, нет. Ведь не может это быть так смешно, как мне сейчас кажется почему-то.
Кит налил им с зятем еще по стаканчику.
– Виктория, надеюсь, вы проследили, чтобы старика хорошенько закопали, утрамбовали и сверху присыпали землей?
– Да, милый, не беспокойся, мы проследили, папе не выбраться, – ответила брату Виктория, – пойдем, головастик, мама уложит тебя в постельку. А потом присядет и выпьет стаканчик с твоим глупеньким папочкой и твоим богатым дядечкой.
Максимилиан выслушал мамочку очень внимательно, почему-то испугался и попробовал сбежать, но у Виктории была железная хватка. Она мигом превратила его распашонку в чудную смирительную рубашечку, и крепко прижала строптивого младенца к любящей материнской груди.
– И не пытайся, сладкий. Пока тебе не исполнится восемнадцать, ты будешь у меня вот здесь. Скажи всем спокойной ночи.
– Я тоже лягу, – сказала Терри тихо, – а завтра мы с тобой поговорим, дорогой.
– О чем, дорогая?
– И об этом же, – шепотом проговорила она, поглядев на рюмку в его руке.