В деревне жила старинная и почтенная семья - если допустить, что почтенность и бедность могут жить вместе. Той же ночью мальчишка из этой семьи прокрался в усадьбу и поджег нашу часовню. То ли ради мести, то ли ради справедливости. Он стоял в отблесках огня и проклинал нас, пока один из стражников не застрелил его. Отец был очень зол на стражника - наверное, он хотел предать язычника медленной смерти, чтобы умилостивить Господа. Тело он приказал швырнуть в огонь, а на следующее утро повел нас в деревню - меня, моего брата и дюжину человек, взятых на всякий случай. Вся семья была повешена. Все девятеро, от старого деда до младенца.
Рука рыцаря все еще лежала на плече Маррона, но хватка ослабла. Маррон чуть шевельнулся и произнес:
- Прошу прощения, сьер, но это совсем другое. Ваш отец заставил вас смотреть, но я-то сделал это своими руками...
- Маррон, я же сказал, отец приказал повесить их. Приказал нам, мне и моему брату, а сам только смотрел. Мы нашли дерево; у нас была всего одна веревка. Я завязывал петлю на шее жертвы, а потом мой брат помогал вздергивать ее. Самые легкие, старики и дети, умирали ужасно долго. А я должен был решать, в каком порядке они умрут, - это право даровал мне отец. Мне было всего четырнадцать, а брату - двенадцать. Я решил, что последней умрет мать, умрет после того, как увидит смерть всех своих детей. У меня не было даже того оправдания, что есть у тебя, - горячки боя. Я знал это состояние, знал, что в бою забываешь о разуме и о жалости, но в тот день я действовал спокойно и расчетливо. Мой отец отдал приказ, но я не обязан был повиноваться. Такие вещи случаются - больше мы не знаем о них ничего. Позже мы сожалеем о них, но знаем, что такова была судьба, или воля Господня, или еще что-нибудь, называй как знаешь.
На этот раз надолго замолк Маррон. Он почувствовал успокоение и был очень благодарен рыцарю, но не знал, как это выразить.
- Этот меч принадлежал моему брату, - резко встав, произнес сьер Антон. Меч зовут "Дард". На твоем месте я бы держал его здесь, чтобы уберечь твоих братьев от греха зависти. А упражняться ты можешь со своим старым клинком.
- Да, сьер, - ответил Маррон со смешанным чувством нежелания и облегчения. Дядин меч никогда не будет лежать в руке так, как это великолепное оружие. Он уже почувствовал радость от обладания таким замечательным, прекрасно сбалансированным мечом, но ему совсем не хотелось объяснять фра Пиету или Олдо, с чего вдруг он получил такой подарок.
- Терпение. - Сьер Антон снова улыбнулся. Маррон понял это по голосу, потому что лица рыцаря не было видно - он стоял, повернувшись к окну. - Придет время, когда ты сможешь открыто носить этот меч и использовать его на службе Господу. На настоящей, достойной службе. Ты слышал маршала Фалька, когда он говорил о Сурайоне?
- Да, конечно. А вы - вы были на проповеди, сьер?
- Был, но не со своими товарищами, а на гостевой галерее. Меня предупредили, что он будет говорить о важном деле. А потом он еще говорил отдельно с нами...
Насколько понял Маррон, рыцарям было сказано не совсем то, что услышали братья. Он даже немного обиделся: ведь в бой братьев посылало не только и не столько послушание. Они тоже сражались ради славы, но славы Господней, не замутненной мечтами рыцарей о собственном прославлении.