Да, детьми они действительно жили в пещерах на утесах, презирали тропы и всегда шли прямым путем, цепляясь за камни и трещины, в любое время суток, и при солнечном, и при звездном свете.
- О да, - негромко произнес Джемаль, - мы пойдем за тобой, о Хасан!
7
ЧТО ПРИШЛОСЬ НЕСТИ
Тяжелая рука крепко сжала его плечо. Голова закружилась. Маррон попытался сопротивляться и тому, и другому, пробормотал что-то, чего сам не понял - язык был ужасно неповоротлив, - бросил это занятие и откатился в сторону, собираясь снова уснуть...
...и с размаху ударился носом о камень. Жгучая боль заставила его открыть глаза, и через минуту Маррон понял, что таращится в стену. Вот только непонятно, что это за стена...
Рука вновь легла на его плечо и сильно встряхнула юношу. Раздался знакомый голос:
- Вставай, Маррон. Ну же, вставай, уже полночь. Ты что, колокола не слышишь?
Нет, он не слышал. Он слышал только режущий ухо голос да биение собственного сердца и стон, рвавшийся из пересохшего горла; Брата Шептуна он не слышал. Он чувствовал его каждой косточкой.
Маррон откатился от стены, лег на спину и посмотрел на сьера Антона. На рыцаре была белая ночная рубашка, а в руке он держал зажженную свечу.
- Сьер... где...
- Ты у меня в комнате, Маррон, и не спрашивай почему. Вставай скорее, пора на полночную молитву.
Полночная молитва! А его отряд сейчас где-то за ползамка отсюда выходит из комнаты и идет вслед за факелом фра Пиета. А Маррона там нет, и фра Пиет непременно это заметит, он все замечает...
Маррон встал на ноги, пошатываясь под тяжестью предчувствия беды. Последним, что он помнил, было вино, которое они пили с теми дамами, гостьями Ордена, да еще спор с сьером Антоном. Маррон вспомнил и обещанные колотушки, но это казалось неважным тогда, а уж сейчас тем более...
- Сьер, я должен, должен идти...
Ступни Маррона чувствовали нечто непривычное - они касались ковров в комнате сьера Антона. Юноша пошевелил пальцами ног и понял, что он бос. Он бросился искать сандалии, но не увидел их среди шкур, на которых спал. А, ладно, за потерянные сандалии тоже влетит, но это не важно, не важно...
- Нет. - Рука сьера Антона вновь легла на его плечо и удержала юношу. Теперь уже поздно бежать к братьям. Мы помолимся здесь, вместе. Скажешь своему исповеднику, что это я задержал тебя, стало быть, виноват я, а не ты. Забудь об этом. Сейчас мы служим Господу.
Так-то оно так, но утром Маррону предстояла встреча с гневом отнюдь не Господним...
Он не нашел в себе ни сил, ни возможности спорить. Брат Шептун ударил в последний раз. Там, в зале, прецептор уже воззвал к свету во тьме, там уже возникло ночное чудо; здесь же была одна-единственная свечка, напоминавшая о равновесии, о двух путях и обещании.
Они встали на колени у постели, как делали это во время полуденной службы, и вместе стали произносить слова, однако у Маррона язык заплетался, а сам юноша, как ни старался, не мог избавиться от мыслей о завтрашнем дне. Вместо полускрытого тенью лица сьера Антона он видел перед собой горящие под капюшоном глаза фра Пиета и холодные бесформенные руки исповедника. По слухам, фра Пиет побывал в плену у шарайцев, и те переломали ему пальцы и вытатуировали на костяшках имя своего бога, а потом вернули за выкуп сюзерену, которому служил тогда фра Пиет. Именно после этого он вступил в Орден искупителей, надел черную рясу и дал положенные обеты; злые языки утверждали, что дав обет целомудрия" фра Пиет ничего не потерял - мол, шарайцы переломали ему не только пальцы...