— Нет ли у кого-нибудь из ваших знакомых щенка? Совсем маленького, чтобы взять его и вырастить?
— Нет! У нас тут ни у кого не имеется собак. Иногда все-таки можно найти. Нужно будет подумать. А вы, может быть, выпьете стаканчик чего-нибудь, да, подождете пока прояснит?
— В такую погоду не откажешься. Пусть пройдет дождик.
Я уселся перед прилавком, рядом с букетом сирени. Сирень была плохая, почти коричневая, плохо распустившаяся и уже наполовину увядшая, но для меня она олицетворяла весну, рождение которой я, изгнанник, не видел. Я вдыхал ее так... как внемлят Богу.
Хозяйка налила мне сидра, засеменила вокруг меня, открыла какие-то двери. Потянуло запахом хлева; где-то рядом была корова; через несколько минут старуха вышла совсем, так как я с ней больше не разговаривал, и принялась доить, оставив меня любоваться букетом.
Ну, и праздник!
У меня ныли ноги после нескольких пройденных километров, руки налились кровью и шумело в ушах.
Весь охваченный непреодолимым желанием отдохнуть, не говорить и не двигаться, я тихо задремал. Меня привел в себя молодой смех. Кто-то смеялся надо мной. Чтобы скрыть свое смущение, я взял букет сирени и принялся его нюхать.
— Вы не стесняйтесь. Отломайте себе веточку. Теперь сирень не особенно дорого стоит.
Я сконфуженно обернулся, точно вор, пойманный на месте. Мои глаза встретились с глазами женщины и утонули в них.
Это была девушка лет пятнадцати, довольно высокая для своего возраста, в юбке со складками и в бархатном корсаже, украшенном белой кружевной косынкой.
Очень темные волосы плоской, повязкой лежали на голове; короткий, очень прямой нос, злой или скорее насмешливый рот, и все лицо в веснушках.
— Вы очень великодушны, барышня, — ответил я сконфуженно. — Я с удовольствием отломаю себе кусочек.
Ей очевидно было приятно, что ее назвали барышней, так как она сделала движение плечами, какое обыкновенно делают дети, втягивая голову в шею, когда кто-нибудь ошибается относительно их.
— Вы не стесняйтесь, берите все, ведь его уже скоро нужно выбросить. У нас во дворе целый большой куст.
— Мне очень бы хотелось посмотреть его, — ответил я очень почтительно.
Она расхохоталась:
— Тетя, — закричала она, — наш покупатель хочет взглянуть На сирень во дворе.
Старуха ответила из хлева, где она доила:
— Ну, что же, проводи его, Мари.
Я пошел вслед за девочкой. Двор был расположен у подножия скалы. Шесть квадратных метров песка и гравия, окруженные плетнем. Навес, под которым навалены вперемежку вязанки хвороста, пучки водорослей, садовые инструменты и куча капусты.
В северном углу цвел куст сирени, конечно если можно назвать цветами, чахлые полураспустившиеся бутоны, точно безнадежно больные, едва выделяющиеся на серой зелени листьев.
— Вот, — сказала девочка, смеясь глазами, но продолжая сохранять серьезный вид, — а тут у нас беседка.
Мы подошли. Половина навеса действительно была обращена в подобие беседки, но без малейшего признака зелени. Зато имелся „садовый” стол и две скамьи; мы сели.
Пред нашими глазами, как раз напротив, возвышалась стена дома, покрытая зелеными пятнами плесени от вечных ливней. Одним словом, прелести „природы”!
— Вы не здешний? — спросила меня девочка, а в шаловливых глазах ее сверкало желание немного поразвлечься за счет клиента своей тетеньки.
Я, должно быть, имел вид настоящего идиота.
— Нет... то-есть... собственно говоря... я думаю, барышня, что да.
И я слегка рассмеялся.
Мы понемногу начали болтать, об отвратительной погоде, об осенних бурях. Я все еще до безумия боялся расспросов о кораблекрушении. Но она меня о нем не спрашивала. Может быть, она и не знала об этой катастрофе. Зато она мне сообщила, что маяк на мысе Мину очень часто посещается обитателями города и даже приезжими.
Мало-по-малу, я стал с увлечением следить за ее быстрой речью. Голос ее звучал отрывисто в противоположность девушкам из Бреста, которые произносят слова несколько нараспев. Когда она умолкала, ее пальцы принимались перебирать косынку, и в этом жесте было столько скромности, как-то совершенно не соответствующей ее решительному тону.
Я чувствовал себя настолько просто и хорошо, что в конце-концов спросил Мари, не могут ли они накормить меня обедом.
Она сделалась очень серьезной:
— Смотря, как! Если на вас не трудно угодить... у нас есть картофель на сале и осталось жаркое. Можно прибавить молочный суп или яичницу.
— Ну, что же, очень хорошо! А то такой дождь... О! Я не очень привередлив, барышня, лишь бы, что-нибудь поесть.