Не удивительно, что мне стала казаться разная ерунда.
Какой-нибудь неожиданный отблеск солнечного луча, игра теней между прутьями решетки, наконец, отражение моего собственного лица, в тот момент, когда я был нервнее, чем всегда, да еще совершенно взбудоражен разными странностями...
Раз женщины чудятся мне во всех углах, то не лучше ли отправиться к ним в Брест где их, действительно, так много!
После моей тяжелой болезни это явилось бы неоспоримым доказательством восстановления моих мужских сил.
С маяка дали знак на Святого Христофора, что второй смотритель желает отправиться „на землю.
— Бедная моя старушка, — повторял старший механик, — бедная моя старушка, дело-то у тебя очевидно не ладится?
Капитан парохода сказал суровым тоном:
— У вас, Малэ, очень плохой вид!
В Бресте я совершенно не узнал одной улицы, которая, однако, мне была прекрасно известна. Она приняла очень порядочный вид, так как со времени моего последнего путешествия на ней построили массу новых домов.
Мне казалось, что я вернулся на землю после смерти.
Люди ходили в каких-то странных нарядах, дамы из хорошего общества носили громадные рукава, точно шары, а я их оставил еще с нормальными руками.
Кабачок-лавочка за Брестом, в стороне Мину, недалеко от мыса, оказался снятым двумя кабатчиками-мужчинами, которые, по-видимому, были куда пьянее своих клиентов, грязных, обтрепанных бродяг.
Я зашел, позавтракал и спросил о старых хозяевах этого убогого трактира,
— А! Тетка Бретелек... она снова поселилась в городе, продает фрукты.
— А маленькая Мари?
— Маленькая Мари... ее прислуга?
— Нет, племянница.
— Такой мы не знаем.
— Черненькая девчоночка, — настаивал я, и сердце мое болезненно сжалось.
— Нет! Может, она свернулась.
Они принялись смеяться над моим смущенным видом.
— Это-таки довольно часто случается, товарищ, что девушки... свертываются.
Я ушел, не осмелившись расспросить больше.
Я бродил по улицам, как собака, у которой нет своей конуры. У меня были деньги, достаточно денег, чтобы я мог угощаться самыми лучшими ликерами, и я угощался.
Я выбрал большое кафе около арсенала, богатое и красивое, которое посещают господа офицеры, расшитые галунами.
Я засел сзади колонны, прекрасной колонны, одетой в красный бархат и украшенной короной из золотых скобок, на которые можно было вешать шляпы.
Почтительно повесил я туда свой берет, затем вытащил трубку и долго курил, сидя против своего абсента. Я окружил себя облаками дыма, а зеленый оттенок моего стакана в дыму производил на меня странное впечатление: я как будто-сидел перед аквариумом, наполненным тусклой водой, а за стеклянными стенками, точно из опала, тихо двигалось грустное лицо.
Чтобы это видение оставалось как можно дольше перед моими изумленными глазами, я очень часто наполнял стакан. Затем, я начал менять оттенок воды, смешивая вишневую наливку с темно-желтым коньяком, с прозрачно-хрустальной старой белой водкой а время от времени, чтобы создать тучу или подернуть радугу туманом, я прибавлял в стакан немного пепла из своей трубки.
Спустилась ночь. С ней на меня нашло затмение.
Я оказался у подножья маяка, который весь стал красным, у маяка, залитого кровью и украшенного короной из золотых рогов, которые грозили мне. Я пытаюсь взобраться на него, чтобы достать мой берет, висящий на одном из рогов; нет, никогда не добраться мне, чтобы схватить его!
— Го! — Тяни! — Тяни вверх! Не могу, черт возьми, не могу!
И я делал движения руками, точно притягивая канат нашей лебедки.
Лакей вытолкнул меня вон, содрав предварительно очень основательную сумму.
Я побрел, напевая песенку деда Барнабаса. Ни довольный, ни недовольный, не думая ни о невестах, ни о девках. Я двигался вперед, а в голове у меня мелькали разные нелепые мысли.
— Будет ли завтра хорошая погода? Не купить ли мне мыла?
Как ей должно быть скучно за стеклом, этой голове моря!..
Невозможно влезть... зато попирую, когда спущу ее! Несчастная кляча! А старик недурно устраивается! Блондинки в тюрьме морского ведомства... черт бы побрал их слезы!
Я все расскажу... подожди... Жан Малэ, держи прямо!
Я тебе говорю, что ты в рубахе родился.
Я невольно ушел с богатых улиц и добрался до маленьких грязных уличек за арсеналом.
Дорогу туда я знал, как свои пять пальцев, так как проделывал ее не раз во время оно, вернувшись из дальнего плавания с капитаном Дартигом.