Закидываю голову, чтобы в последний раз взглянуть на небо, но неба больше нет, существует только чудовище, которое растет, пухнет и вытягивается во весь свой исполинский рост прямо на моем животе. Мне кажется, что я несу его и, что он расплющивает меня, этот колоссальный маяк, совершенно нагой; его круп лоснится зеленью среди волн, белых от пены. Он разевает пасть... одну только пасть! Никаких отверстий для глаз нет. Он слеп, но, тем не менее, он меня проглотит. Тем хуже для моего тщеславия! Я начинаю кричать, потому что по рукам у меня течет кровь: так страшно вцепился я в эту веревку. Сейчас я ее брошу, во всяком случае...
Дикая старуха снова появляется передо мной. Она наклоняется и протягивает мне руки точно ощипанные птичья крылья.
— Го! Тяни! Тяни! Вверх! Го!..
Конечно, это сирена поет свою предательскую песню внутри башни.
И я прямо падаю в середину черной пасти.
Я добрался.
Она меня слопала!
Теряю сознание и валюсь как сверток с грязным бельем.
И вижу еще раз эту адскую голову старухи:
— Черт возьми! Да ведь это смерть! Сама смерть...
II.
Старик сидел передо мной, опустив голову. Наконец, он вымолвил:
— Сколько ступеней? Их... их двести десять, не считая остальных.
Конечно, прежде всего этот старик — мое начальство, и я должен его почтительно выслушивать благодаря его громадной опытности; однако, эта первая фраза, которую он произнес с таким трудом, произвела на меня очень странное впечатление, может быть, благодаря тому, что мы оба находимся в темноте, а может быть, благодаря ее тону.
Голос старика не то пел, не то рыдал, разобрать было трудно, и как-то особенно дрожал на звуке — а. А слова... их точно кто-то вытаскивал щипцами.
Я не мог смеяться, потому-что еще не отдышался от соленой воды. Во время выгрузки мне было очень легко захлебнуться и утонуть. Еще хорошо, что она во время кончилась, а то бы мне не удержаться...
Вокруг нас поднималась ночь.
На море ночь никогда не спускается сверху, она поднимается снизу, от волн; можно подумать, что вода обращается в облака, в перевернутое небо.
Меня совершенно растрепало и я чувствовал себя страшно одиноким, несмотря на присутствие старика.
Мы обедали в „столовой” маяка Ар-Мен. Маленькая, низкая и круглая комната, освещаемая днем сводчатой дверью, выходящей на эспланаду, а вечером небольшой керосиновой лампой, подвешенной к потолку, которая так коптила под своим цинковым колпаком, что был виден только огонь ее фитиля. Нас разделял старый стол из тяжелого дерева: на нем лежал хлеб с ветчиной, стоял кувшин сидра и бутылка с ромом. Супа не было, так как в доме не было кухарки. Пища состояла из консервов, забракованных во флоте, а за эти изысканные напитки расплачивался наличными старик. В качестве столового сервиза мы обладали двумя большими цинковыми глубокими тарелками и двумя ножами с роговыми ручками. Все это — очень солидно и прочно. Несомненно, что ветру не удалось бы снести эти приборы. Наши табуретки привязаны к ножкам стола крепкими кручеными шпагатами. По стенам развешены: портреты Наполеона, и нашего последнего Президента, большой календарь, на котором чернилами подчеркнуты по несколько раз все даты самых больших приливов, и наконец, в черной раме за стеклом расписание всей нашей службы: часы вахты, часы обхода, часы отдыха, а также как поправить механизм фонаря, когда в нем что-нибудь испортится «вдали от всякой помощи», с рисунками и с бесконечными объяснениями, одним словом, все то, что каждый должен знать наизусть. Большие старые бретонские часы осторожно отмеряли время, производя такой звук, точно кто-то метлой из твердых прутьев подметает гравий. Рядом с ними находились казенные морские часы в ящике со стенками из толстого стекла. Их рычаги, гирьки, колесики, блестевшие как серебряный сервиз, были полны тайны. Чтобы в них что-нибудь понять, приходилось столько тратить времени, что старинные часы, бывшие всегда позади, уставали вас догнать на каком-нибудь повороте стрелки. Эти казенные часы, присланные из Парижа, показывали дни, месяцы, годы, время приливов и отливов, все атмосферические изменения равноденствий, сильные ветры, а когда на море начиналось большое волнение, то выскакивал маленький кораблик, как бы предвещавший возможность появления судна около опасного маяка! Только... насколько я могу судить по тому, что бывало, они появляются не всегда в очень подходящих для них местах.