Затем мы поехали в туда, где животные в клетках. Внутри можно только пешком, но для детей, стариков, да и любых желающих имеются электрические тележки. Их брали на прокат на два часа и больше. На тележке могло разместиться не меньше пяти взрослых. И, пожалуйста — объезжайте территорию. Но мы тележку не брали — сестра сказала дорого. Конечно, мы устали и не смогли обойти все. Подошли к загону с жирафами. У них тоже был «сексуальный час. Оказалось, что жирафы бисексуалы. Мы наблюдали как за жирафихой пристроился жираф, положил ей на спину передние ноги и стал приближаться на задних. Позади него пристроился еще один жираф, который в свою очередь пристроил передние ноги на спине своего товарища. Так они и двигались «паровозиком», постепенно сокращая расстояние между собой, пока не образовался плотный конгломерат трех тел. Хочешь, не хочешь, а почувствуешь себя Маугли в период брачного созревания. Подошли к загону с обезьянами. Семейство орангутангов было явно не в духе. Они дружно развернулись спиной к зрителям и время от времени показывали свой зад. От людей, наверное, научились. Семейство горилл вело себя более дружелюбно. Горилла-мама возилась с сыночком. Горилла-папа лежал на спине. Одну заднюю лапу согнул в колене, положив на нее стопу другой задней лапы. Переднюю лапу он положил под затылок, а другой поглаживал свой живот — ну прямо как мой отец. Тот тоже любил подобную позицию. Посмотрели и на слонов. Индийских и африканских держат в разных загонах. Потом зашли в туалет. Внешне он выглядел как зеленый холм, но внутри. Такой чистоты я еще нигде не встречал. Я имею в виду у нас. Сейчас то есть и у нас, но в те времена было редкостью. День выдался удачный, даже шел небольшой дождь, что является большой редкостью в это время года в Израиле.
Домой приехали к пяти часам. По дороге проезжали памятник Гершеля. Это теоретик сионизма. Сионизм только в советском союзе был, словом нарицательным и ругательным. Муж сестры вкратце рассказал о сионизме. Никакого мирового господства там и в помине нет. Любят у нас факты извращать, да и не только у нас.
Вечером позвонил двоюродному брату. Он вместе со своим отцом и двумя сыновьями жил недалеко от Хедеры в небольшом городке Геват-Ольга. Городок был построен в честь жены барона Ротшильда — Ольги. Как я уже отмечал, Ротшильдов в Израиле очень уважают. Они много сделали для становления страны. Договорились, что послезавтра брат заедет в Хедеру и отвезет меня к себе. Брат работал по ночам на картонажной фабрике, а днем был свободен. Я переговорил с его отцом и с другим своим дядей. Оба были родными братьями моего отца. Один, что в Геват-Ольге — старший, другой — младший. Он жил в Хайфе. «Завтра поедем в Кесарию» — сказал муж сестры, после моего телефонного разговора с родственниками.
В первый день у меня не было возможности рассмотреть квартиру, в которой жила сестра. Поэтому я решил восполнить этот пробел, воспользовавшись небольшим промежутком свободного времени. Но тут зазвонил телефон. Это звонили родители из Москвы — не выдержали. Шесть лет не звонили, а тут решились. Ну, да, ведь их дитя улетело в далекую страну, которую российские евреи называют «родиной предков». Я впервые был в этой стране, но ощущение такое, что она мне не чужая. Это казалось странным. Все родственники, которых я здесь встретил, обязательно спрашивали меня: — «Ну, как тебе здесь?». «Я чувствую себя, как дома» — отвечал я. Странное ощущение — ощущение двух родин одновременно. Но через какое-то время я понял, что ощущение «дома» создавали мои родственники. Неожиданно я осознал — они скучают. Мой приезд для них это ностальгия по дому, который они оставили ради другого дома. И некоторые из них иногда спрашивали сами себя — «А верно ли я поступил (а)?» Но никто не признался и никогда не признается в этом. «Мосты сожжены». Я олицетворял собой их прошлое, вернее то, что было в их прошлом хорошего. Поэтому они относились ко мне с той теплотой, которой я не замечал, когда они жили в СССР.
Утром следующего дня мы поехали в Кесарию. Там жил тот самый Понтий Пилат, о котором я впервые узнал из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Оказалось, что в Кесарии есть цирк, на подобие тех, что были в Риме, где выступали гладиаторы. Я представлял, что арена имеет форму круга, ограниченного со всех сторон трибунами. Цирк в Кесарии имеет только три стены и сцену, за которой начинается Средиземное море. Сидя на каменных ступенях, которые служат сидением, смотришь на сцену и видишь море. Со стороны сцены легко уйти. Эта часть амфитеатра не охранялась. Дней через десять я снова попал в Кесарию с экскурсией. Экскурсовод рассказал очень интересные вещи, не совпадающие с курсом истории, который нам преподавали в школе. Я очень любил историю Древнего Мира. Гид рассказывал, что под сценой были гримерные артистов театра и клетки с дикими животными. Животных не убивали на поединках с гладиаторами, а просто демонстрировали публике. Это было что-то типа демонстрационного зоопарка или живого уголка Дурова. Жителям показывали, какие странные животные есть в Римской империи. Гладиаторских боев в амфитеатре Кесарии никогда не было. После демонстрации животных на сцену поднимались актеры и играли спектакль какого-нибудь античного автора. Условия, в которых содержались животные, были жестокие и многие из них быстро погибали. Наш гид (бывший москвич) был кандидатом исторических наук. Он рассказал мне, что гладиаторские бои были лишь на небольшом историческом промежутке и многие императоры и римский сенат запрещали их проведение. Ту самую славу, что приписывают римским аренам, мы имеем лишь потому, что такой была программа по истории, составленная для средней школы по указанию партии и правительства. На самом деле римские арены были предназначены для той же цели, что и амфитеатр в Кесарии — демонстрация римского могущества и просвещение — показ диковинных животных и театральные действа, но отнюдь не убийства и кровь, как нам внушали на уроках. Кровь была, но лишь при отдельных правителях, которых тоже можно назвать кровавыми. Гид говорил, что сейчас многие ученые-историки высказывают сомнения относительно проведения на римских аренах гладиаторских боев.