Медленно-медленно они уплывали в диск дремучего солнца. Вскоре огонь потухнет, и огни угаснут в море. Волшебство действует только пока ты рядом.
Крау с тоской и улыбкой смотрел на свою самую любимую картину. Именно закаты в Линемийском порту всегда провожали его. Не важно куда: на войну или к друзьям, на поиски брата или в башню. Восхищение всегда было одинаково. Теперь же, когда он был здесь в последний раз, он хотел запечатлеть все в настолько мелких деталях, чтобы потом, перед смертью, оказаться только тут и больше нигде.
— Я буду скучать по тебе. Наверное, больше всех прочих. — Рэдо медленно похлопал длинными ресницами.
Одет он был по случаю. Красная роба, подпоясанная золотом и черные матовые сапоги с юсдисфальским национальным узором.
Крау приобнял его за плечо:
— А я скучать не буду. Потому что… ты всегда будешь в моем сердце. Особенно теперь, когда ты разделил со мной этот вечер.
Рэдо улыбнулся — он редко себе это позволял. Всегда строил из себя серьезного подданного короны.
— Если когда-нибудь возьмусь за перо не только для того, чтобы подписать кучу указов… обязательно изложу историю нашего знакомства. Такие истории должны быть записаны, знаешь ли.
— Ха, самому тошно, что не сделал этого.
— Пройдемся?
— Сразу за тобой.
Они шли вдоль берега, мимо людей, мимо судов. Прохладный бриз обветривал губы. Морской запах пробирал до мурашек.
— Я подготовил все нужные документы. Тебе осталось только поставить свои печати… Не жалеешь? Вернее… жалеть, наверное, стоило бы мне. Прости, что подобрал тебе такую ужасную супругу.
— Все в порядке. Недавно я понял, что она не так уж и плоха. Просто мы разные. Мне даже пришла мысль, что если мы будем смотреть на один и тот же мазок на холсте, то если я с уверенностью скажу, что это красный, она увидит в нем отчетливо желтый. Такое бывает и это… не повод для вражды. Я правда жалею, но только о том, что некоторые вещи приходят ко мне слишком поздно.
— Но ведь так же и в этом случае! Я имею ввиду башню.
— Нет. С Кафиниумом все было предрешено. Это ясно, как солнце, всегда восходящее утром.
— На моей памяти все же был день, когда оно не взошло. Кажется, это наши академики называли затмением.
Крау рассмеялся.
— Знаешь, что я вспомнил? Незадолго до последней битвы с Шорданом. Той, что при Орилее. Он посчитал затмение дурным знаком, а потому не повел войска на наши в край ослабшие силы. Этого времени нам хватило, чтобы подготовиться к осаде. А ведь сейчас бы над Подиумом Юсдисфала развивался бы другой флаг…
— Чудеса случаются. — Рэдо остановился и сел на валун, намертво вросший в песок. — И в одно такое чудо мне очень хочется верить. Чтобы вернулся ты спустя много лет, пошли бы мы так же вдоль берега, а ты рассказал бы мне, где скитался, чего нового увидел… как любил и прощал. Как только ты умеешь любить и прощать людей.
Я сел рядом.
— Кто знает, Рэдо? Кто знает. — Крау протянул огрубевшие за годы руки к закату, — Но я бы тоже хотел вернуться. Однажды.
Мартин нервно держалась за бокал красного. Обнаженная она сидела на окне, даже не думая о чувстве стыда. Рьяма довольно постанывала в объятиях Крау. Представлять ее стоило, как кошку, напавшую на пригретое для нее местечко.
— Если ты внезапно вернешься, даже не думай о том, что для тебя найдется потом место. — Мартин бросила клубок слов в шелковую постель.
— Брось, Марти. Это же так романтично! Разве ты сама не предлагала недавно отправиться в путешествие?
Мартин позволила себе совершенно не женственный плевок в окно:
— Дура, ты хоть что-нибудь знаешь о Кафиниуме?
Рьяма захихикала и укралась одеялом.
Крау смотрел в потолок, и даже покрытая лаком древесина казалась ему искусством. Ведь надо же было богу задумать все эти предметы, окружающие его, и сделать их такими красивыми!
— Никогда не думал, что ты хочешь путешествовать. — пьяный язык Крау кое-как выдавил из себя слова.
Мартин хмыкнула и отвернулась:
— Ты, наверное, считаешь нас совсем падшими.
— Да, но зачастую на самое дно опускаются те, кто больше всех мечтает.
— Ха-ха-ха, Крау! — Рьяма шлепнула Крау по груди. — Да, мы мечтательницы. Я вот мечтаю о куче денег. А ты, Марти?