Борис качнул головой в сторону, где вдалеке тёмным расплывчатым пятном возвышался громоздкий силуэт Башни, почти сотню лет служившей им ковчегом.
— А выходит, ошибался ты, Паша. А ты, Ань, говорила про людей. Главное — это человек. И тут, конечно, сложно спорить. Особенно если это такой человек, как совесть и светоч нашей нации, Павел Григорьевич Савельев, который сильной рукой ведёт человечество к светлому будущему. А победи тогда Ставицкий — тоже, между прочим, человек — тут-то бы и хлебнули мы по полной. Человек, Аня, человеку рознь. Так что оба вы были неправы, друзья мои.
— Ну, понеслось, — Павел недовольно посмотрел на друга. — Ты от работы-то не отлынивай, Боря. Крась давай, демагог хренов.
— Нет, ну действительно, — Борис нехотя наклонился над оградой, провёл разок кистью. — Вот ты, Паша, жизнь свою положил на служение Башне и людям. Прадед твой начал — создал Башню, населил её людьми, спас несколько миллионов от смерти. А ты закончил — вывел всех на сушу, как тот Ной. А приди к власти другой правнук Андреева, передохли бы все без электричества, и уж точно всего этого бы не было: ни города, ни посёлков, ни лесопилки… Вот и получается, что ты у нас, Паша, герой, и дело вовсе не в конструкции железобетонной, и не в человечестве как таковом, а в той личности, которая стоит у руля.
— Глупости ты говоришь, Боря, — ответил Павел. — Я что, один всё это создал? Один тот переворот совершил? Один всех одолел? А Долинин со своими людьми? А Островский? А народ на станции? И знаешь, если уж на то пошло, то со Ставицким лично вообще-то не я расправился. Меня там и близко не было. Зато вот ты…
— Ой, давай вот только без этого, — Борис болезненно поморщился, наклонился, делая вид, что стирает капельку краски с ботинка.
Анна с Павлом быстро переглянулись. Анне даже показалось, что на лице мужа промелькнула улыбка.
Они уже давно заметили, что Борис не любил вспоминать то, что произошло на станции в тот день. События, случившиеся четырнадцать лет назад, как будто что-то повернули в нём, привнесли новое или же наоборот — словно острым ножом срезали слой тщеславия, обнажив то настоящее, что когда-то и рассмотрели в нём двое двенадцатилетних детей, мальчик и девочка, и что сам Борис старательно прятал ото всех, принимая за слабость. Так бывает нередко: человек выставляет на показ свои пороки, стыдясь собственной силы.
— Хорошо, не буду, — улыбнулся Павел. — Все победили. Все мы вместе. И я, и ты, и Саша Поляков, и Анна, и Маруся, и Ника, и Марат. И Гоша Васильев с Кириллом. Каждый внёс свою лепту. А в одиночку никто бы не смог. Потому что… вот ты задумывался когда-нибудь, почему проиграл Серёжа?
— Потому что псих был, — Борис распрямился и поглядел на Павла.
— Нет. Не поэтому. А потому что один остался. Да в сущности он всегда был один, с самого детства. И мне его в общем-то жаль.
— Ну началось, — закатил глаза Борис.
— Да погоди-ты. Я не договорил. Серёжа к людям, как к инструменту относился. Вон как к кисточке, что ты в руках держишь, или как к лопате, — Павел кивнул головой в сторону лопаты, воткнутой в землю. — А люди — не инструмент. В людей надо верить. И тогда они за тобой пойдут. В огонь, в воду, на землю, с которой только что схлынул океан, и глядя на которую хочется то ли рыдать, то ли молиться. Пойдут, Боря. Пойдут.
— Ну да, — не желал уступать Борис. — Сколько там у нас в Башне до сих пор народу сидит? Пятьдесят тысяч? Сто? Сидят ведь, Паша, носа не высовывают. Вспоминают былое, обиды копят. На тебя в первую очередь и копят. Бельская, Барташова… осколки великих семей. Да и простые обыватели. А ты на них ресурсы тратишь. Пойдут они за тобой? Или вон те, кто у тебя на солончаках работает — воры, убийцы и насильники. С которыми Островский богоспасительные беседы проводит в перерывах между трудотерапией. Эти, хочешь сказать, за отечество жизнь положат? Они тебя скорее положат, чтобы свои звериные порядки здесь установить. Нет, Паша, человек человеку рознь. И я даже иногда грешным делом думаю, а так ли уж неправ был твой чокнутый кузен…
Борис произнёс свою тираду на одном дыхании. И чем больше он говорил, тем больше хмурился Павел.
— Тебя, Боря, куда-то не туда, я смотрю, заносит, — он всё-таки не выдержал, попытался прервать разошедшегося Бориса. Но того было так просто не остановить.
— Нет, ты послушай, — Борис отложил кисть в сторону, расправил плечи. — То, что Ставицкий решил делить людей по происхождению — это, конечно, бред. Тут я даже не спорю. Но и равнять какого-нибудь узколобого алкаша или вора с солончаков и, к примеру, Гошу Васильева, талантливого инженера и изобретателя, светлого и доброго человека — это тоже неправильно. Вот если бы существовал способ отделить одних от других. Нет, ну есть же люди умные, а есть — не очень. С этим-то ты спорить не будешь? Есть те, для которых высшая справедливость — это основа жизни, как для нашего несгибаемого генерала Островского, а есть те, которые всё копеечку свою и выгоду считают, а ради своего огородика и подворовывать будут. Люди, Паша, в общей массе слабы и глупы. И если не найдётся среди них лидер вроде тебя, то даже страшно себе представить, куда их занесёт. Вот и получается, Паша…