– Мадам Сула! Милая мадам Сула! – кричал он и в голосе его слышались отчаяние и мольба.
А мадам Сула подъезжала в это время к Сен-Жерменскому предместью, трясясь в коляске, которую по булыжной мостовой тащила понукаемая хозяином кляча Марион.
Поль Лабр постучал еще раз посильнее. Ему не приходило в голову, что мамаши Сула может не оказаться дома в столь позднее время. Он не понимал, почему никто не отвечает: добрая женщина прекрасно знала его голос! Она любила его, относилась к нему с нежностью, словно мать к сыну.
Когда он, наконец, понял, что стучать бесполезно, руки у него опустились и его охватил настоящий ужас.
– Вот теперь она умрет! – потеряв всякую надежду проговорил он вслух. – Я ничего не умею, ничего не могу сделать.
Он еще раз ударил кулаком в закрытую дверь.
– Значит, вы хотите убить ее, мамаша Сула! – воскликнул он в порыве наивного отчаяния, которое кого-то, возможно, позабавило бы, а многих растрогало бы до слез.
Но на лестничной клетке стояла мертвая тишина. Поль вытащил из кармана ключ и открыл свою комнату.
У юноши силы были на исходе, на себя он больше не надеялся.
Положив девочку на свою постель, он зажег свечу. У него это получилось не сразу: руки тряслись, и спичка несколько раз выскальзывала из ледяных пальцев. Наконец он поднес свечу к лицу ребенка, пытаясь в мерцающем неверном свете рассмотреть черты девочки.
– Почему нет дома мамаши Сула, что же еще случилось этой ночью, – шептал он. – Я бы не боялся бледности ее лица, мамаша Сула обязательно бы спасла ее!
Ему было от чего испугаться: девочка в самом деле походила на мертвеца. Обычная бледность несчастной Суавиты приобрела синеватый оттенок, тело в мерцающем пламени свечи казалось прозрачным.
На чувствительной коже ребенка, в тех местах, к которым прикасались Лейтенант, а затем и сам Поль, появились синяки, даже не красные, а иссиня-черные. Светлые мокрые волосы, откинутые со лба, подчеркивали хрупкость висков с проступившими на них прожилками и темные круги под полуприкрытыми глазами.
Поль тяжело вздохнул.
Неожиданно для самого себя он решился дотронуться до девочки.
Поспешность такого решения поразила его самого: от волнения его бросило в жар. Дотронувшись до влажного ледяного тела, он отшатнулся, ноги у него подкосились и он упал на колени перед своей кроватью.
– Я хотел покончить с собой, – прошептал юноша, – и Бог меня наказывает.
Он сполз на каменный пол и, обессиленный, остался лежать неподвижно, по-прежнему держа в руке свечу.
– Почему ее нет? – бормотал он как безумный. – Никогда такого не было! Куда она ушла? И что делать, что же мне делать?!
Растерянно озираясь по собственной комнате, Поль чего-то искал взглядом, а чего – он и сам не знал. Он привык обращаться за советом к своей милой соседке. Теперь же не с кем было посоветоваться, не от кого ждать помощи.
«Что же делать? Что же мне делать?» – лихорадочно думал Поль.
Он дотянулся до кровати и положил руку на грудь девочки. Ему показалось, что ее сердечко забилось.
Внезапная радость и надежда на спасение ребенка вернули ему силы. Он вскочил на ноги, взял девочку на руки, прижал к своей груди и стал согревать ее как мать. Отчаяние ушло, сменившись безрассудной надеждой, а потом постепенно вернулось.
– Холодна! По-прежнему холодна как лед! – воскликнул Поль с внезапной яростью. – Нужен кто-нибудь, кто бы мог помочь. Хоть кто-нибудь!
Он положил ребенка на кровать и выскочил на лестничную площадку.
Кто, например, живет в комнате N0 9? Поль не знал. Но какая разница в конце концов? Ведь кто-то же там живет! Он постучал в дверь N0 9.
Дом сегодня словно вымер. Никакого ответа. Поль в сердцах ударил в дверь ногой – и она вдруг распахнулась: месье Бадуа, уходя, забыл ее запереть. Поль, не раздумывая, вошел.
В неуютной, пустой комнате он не увидел ничего из того, что видели другие, зато сразу заметил бутыль, стоящую на полу рядом с тем местом, где сдвинутая картина прикрывала дыру в стене.
Он схватил бутыль, на дне которой виднелись остатки какой-то мутной жидкости, наклонил, встряхнул и на его ладонь вылилось несколько капель ягодной водки. С бутылью в руке он бегом вернулся в свою комнату, вылил немножко водки на ладони и осторожно принялся натирать висни и лоб девочки. Синие губы Суавиты дрогнули, и Полю показалось, что он слышит слабый вздох.
Вы бы теперь не узнали молодого человека, еще так недавно совсем подавленного. Огромная радость и вновь пробудившаяся надежда вернули ему силы и жажду действий. Сердце колотилось, словно готово было вырваться у него из груди. «Наверное, такое ощущение испытывает нищий, вдруг выигравший в лотерею сто тысяч франков», – подумал Поль.
Он забегал по комнате, потирая руки, заглядывая во все углы и бормоча себе поднос:
– О Господи, она жива! Она обязательно выздоровеет! Она будет разговаривать со мной и улыбаться! Это должно случиться!
Он вновь выбежал на лестничную клетку, принес несколько охапок дров и угля и растопил камин. Он действовал, как в лихорадке: подбрасывал в огонь хворост и дрова, кучу стружки, обнаруженную на лестнице, мелкие куски угля – и вскоре в комнате стало тепло.
Тогда Поль разорвал покрывало со своей кровати и положил куски греться у огня, рискуя поджечь их. Но руки у него больше не дрожали, он действовал ловко и быстро.
Так же аккуратно и заботливо, как молодая мать меняет пеленки любимому ребенку, он снял с девочки мокрую ночную рубашку и завернул ее в теплый лоскут покрывала.
Панический страх куда-то исчез. Поль понимал, что поступает правильно, и по мере того, как тепло и забота возвращали к жизни это нежное и хрупкое существо, согревалось также сердце молодого человека.
Через несколько минут Суавита тихонько вздохнула, ее веки дрогнули.
Поль, внимательно наблюдавший за ней, заметил, что ее прозрачные щеки слегка порозовели.
Второй теплый кусок покрывала он постелил на кровати, положил на него девочку, прикрыл ее сверху двумя одеялами, вокруг тела подоткнул покрывало и с большой заботой уложил ее голову на подушку. Он не сводил с нее глаз, он смотрел и любовался ею. Он испытывал к ней любовь и нежность, как к собственному ребенку.
Поль был счастлив.
– Я бы отдал все, что угодно, лишь бы узнать, как ее зовут, – прошептал он, уже думая о будущем.
Девочка открыла глаза и посмотрела куда-то в пространство, не замечая ничего вокруг. Губы ее задвигались, но не произнесли ни звука.
Поль, как завороженный, напрасно ждал хоть одного слова. Он долго колебался, пока, наконец, неуверенно спросил:
– Вам лучше?
Суавита вздрогнула, и дикий ужас исказил ее прелестное личико. Губы зашевелились вновь, – можно было подумать, что она хочет крикнуть, позвать на помощь, – но опять не произнесла ни звука.
Смущенный Поль прошептал:
– Прошу вас, не бойтесь!..
Глаза девочки закрылись, и мертвенная бледность снова разлилась по лицу. Однако ее дыхание, до сих пор еле слышное и прерывистое, стало четким и ровным.
Поль прислушивался к ее дыханию, недовольный собственным поведением.
– Ах, я несчастный! Какой же я неловкий, совсем не понимаю, что делать. С ней произошло что-то ужасное, а я, вместо того, чтобы успокоить, еще больше пугаю ее! – прошептал он в смущении.
Потом он замолчал и, не двигаясь, чтобы не производить лишнего шума, неотрывно смотрел на нее. Постепенно Суавита успокоилась. Вскоре слабый румянец вновь появился на ее щечках, она зашевелилась, подняла обе руки ко лбу, словно вдруг вспомнила о чем-то.
Очень медленно Суавита открыла глаза и так же медленно повернула голову в сторону Поля, сердце которого замерло от переполняющего его волнения. На него смотрели темно-синие глаза необычайной глубины. Тусклые зрачки казались холодными и пустыми. Поль едва выдержал этот безумный взгляд.