Спектр вывел на стол трехмерную голограмму устройства башни.
— Смотри, в чем суть. В башне сто семьдесят один уровень. На самом последнем этаже обсерватория и взлетная площадка, там и стоит корабль. Под ним три уровня занимает исследовательский центр космоса. Ниже, вплоть до сто шестого — самые густонаселенные города, бизнес, магазины, развлечения. Там сосредоточен основной человеческий потенциал башни. Каждый пятый этаж среди них — нежилой. Их занимают продовольственные заводы и текстильные фабрики, обеспечивающие города. Сотрудники по сменам приезжают туда с ближайших этажей. Восемь уровней с девяностого седьмого по сто пятый занимает город технологий. Там находится наше лицо, головные офисы компаний, показывающие миру новейшие разработки, созданные учеными снизу, также это сердце кибернетического спорта. Вот здесь, на девяносто девятом уровне находится гоночный комплекс, на девяносто восьмом — та самая арена, где проходят бои киборгов, именно ее ты часто видишь по телевизору.
— А где мы находимся?
— Вот тут. — Спектр отметил этаж на схеме. — Пятьдесят третий. С пятьдесят пятого по семидесятый находятся заводы по производству техники. Потом она уже развозится по всей башне, и вверх, и вниз. Все, что ниже — города ученых. Так вот, два года назад жителям верха запретили спускаться ниже города технологий. А мы можем подниматься выше этой отметки лишь получив специальное разрешение. Критической отметкой стал девятый этаж. Так называемая «Зона изоляции». Им не просто запретили подниматься, власти полностью ограничили связь, сейчас технологии и исследования оттуда приходят лишь с сухим описанием, никакого диалога.
— Но почему? — я не ожидал такого поворота. — Что там произошло?
— Раньше исследовательские центры на разных уровнях свободно обменивались информацией. И в тот период мы поняли одно — эти люди другие. Если ты посмотришь на крупнейшие открытия, то увидишь, что шестьдесят процентов из них сделаны исследователями первой девятки, это удивительно. У них там в принципе по-другому жизнь устроена, самые передовые технологии всегда приходили снизу. Их школьная и университетская системы сильно опережают вершину. Но прогресс, которого они достигли, запрещают в полной мере нести в массы. Власти всегда с подозрением относились к нижним. Дело в том, что их язык несколько отличается от нашего, как и представление о мире. Их диалект, судя по всему, более древний. Основная проблема с которой мы столкнулись при изучении корабля — его система. Она написана на неизвестном языке и к ней так и не смогли получить доступ. Я уверен, девятка бы уже решила эту задачу, потому что их языки схожи. Кстати, именно эти люди пишут фантастические книги про траву, деревья и Солнце.
— Фантастические? — в каком смысле фантастические? У меня же есть воспоминание о том, как все это выглядит. — Разве это не что-то с верхних этажей?
Спектр покачал головой:
— Нет. Такого нет. Судя по всему это какие-то старые легенды, которые нижние за счет своей обособленности все еще сохранили.
Я задумался:
— Спектр, я одного не понимаю, почему их отрезали? Что произошло?
— Ах да, я же про «эпидемию» начал рассказывать.
Тут я не выдержал и рассмеялся:
— Ты что, забыл? Ты ведь компьютер, как можно забыть?
— Да вот можно как-то. Я вроде неплохо объясняю, но иногда случается. Видимо, когда рассказываю с азов, строю цепочку от последнего предложения и не могу вернуться к началу.
Вид Спектра показался мне несколько озадаченным. Хотя, может, я сам пытаюсь домыслить его эмоции, потому что мне так проще?
— В последние недели жизни Олли, казалось, был чем-то обеспокоен. У него часто болела голова, он почти перестал ездить вниз, к семье, говорил, что не может там спать. Олли за год до этого окончательно перебрался на пятьдесят третий. Ты бы видел как Иса радовался. Хотя Олли и раньше часто приезжал, у Исы в комнате кровать двухэтажная, он ее купил так как Олли мог месяцами у нас оставаться. Был практически членом семьи. Знаешь, мне кажется, будь один из них женщиной, мы бы погуляли на свадьбе.
Я рассмеялся. Для робота у Спектра была очень живая речь и даже какое-то понимание о юморе, хоть он сам при этом и не улыбался.