— А чем я отличаюсь? — я нарушил тишину.
— От кого?
— От старых.
Механик задумался, почесал затылок, цокнул языком и ответил:
— Характер движений и мимика. Ты сразу поймешь, что перед тобой прошлый век. Да их и не осталось почти.
Я смотрел на других киборгов: они веселились, если их хозяева улыбались, грустили вместе со своими благодетелями или оказывали им поддержку. Но не выглядели потерянными или обремененными теми же страхами и сомнениями, что и я. Может, им уже известен ключ вселенной, и теперь эти счастливцы могут спокойно исполнять свой долг без щемящего чувства смятения внутри? Вот бы их спросить. Я отвлекся и не заметил, как мастер свернул на параллельную улицу.
— Арним, нам направо. Мне нужно зайти в бакалею и за калькой. — громко прервал он мои размышления.
— Постойте, это вы ко мне так обратились? Как вы меня назвали?
— Арним. Твое имя. — рассмеялся старик. — У тебя же должно быть имя.
Я задумался: имя. Наверное, действительно должно. Имя — это что-то мое собственное. Мне нравится.
***
Я понятия не имел, чем себя занять. В городе просто таскался за стариком и носил его сумки, а вот дома границы дозволенного пока не были мне известны. Хозяин уже час возился в мастерской с каким-то киборгом, у которого не разжималась рука. А я сидел в кресле и размышлял, должен ли чем-то ему помочь. Может быть, когда придет время, моя программа подскажет, что делать? Однако она молчала еще с момента пробуждения. Немая, как рыба, аж тошно. К такой самостоятельности людей готовят, а меня просто вбросили в этот мир и разбирайся как хочешь, решай, бери ответственность. А где мой период взросления? Где карт-бланш, позволяющий ошибаться и набивать синяки? Хотя, может, все мои действия и мысли на самом деле контролируются системой, а я этого просто не осознаю? Оно где-то на подкорке, словно знание о том, как дышать. Значит, когда что-то потребуется, тело само сориентирует меня? Звучит маловероятно. Если старик думает, что я могу обойтись без его наставлений, то сильно ошибается. У меня ни единой идеи, а мастеру, похоже, и дела нет до моей растерянности.
Разобравшись с клиентами, инженер принялся за доработку каких-то чертежей. В ход пошла купленная нами калька. В век компьютерных технологий этот старик все еще использует кальку. Разве это удобно? Я встал и подошел к столу. Хозяин не обратил на меня внимания. Уже неплохо — значит, я не мешаю.
— Почему вы используете кальку? Это ведь дольше, чем на компьютере.
Мужчина усмехнулся:
— Но ведь дело не в скорости, Арним. И даже не в результате. Мне нравится сам процесс.
Он действительно выглядел очень увлеченным, совмещая части чертежа через полупрозрачную поверхность. Я понаблюдал за ним, мне быстро стало скучно, затем походил по комнате, рассматривая разнообразные приборы, и в конце концов остановился в гостиной у книжных стеллажей. Кабинет старика плавно перетекал в гостиную: разделяемые лишь стеклянными стенами, помещения воспринимались как единое пространство. Думаю, это было сделано, чтобы клиенты могли с комфортом ожидать в уютных креслах за чашечкой кофе и не волноваться о ходе работы.
Похоже, где возможно, инженер предпочитал технологиям нечто вещественное, такой вот парадокс. Я взял со стеллажа какую-то книгу: интересно, из чего она, так как я не видел в городе ни единого деревца. Мои предположения оправдались, волокна местной бумаги были созданы химическим способом. Может, хотя бы на уровнях выше есть растительность? У меня есть четкое представление о том, какая на ощупь покрытая росой трава и как ощущается на лице тень от листвы, скрывающая от яркого полуденного солнца. Такие воспоминания не заложить без знания предмета. Значит, где-то наверху они обязательно есть.
Я бы поискал точную информацию в интернете, однако подходить к компьютеру без разрешения было как-то неловко. Вероятно, старику будет, как обычно, все равно, но мое самоощущение не позволяло вести себя так вольготно в первый же день существования.
Колокольчик на входной двери зазвенел: похоже, очередной посетитель. Так поздно, разве, мастерская еще открыта? На часах почти десять вечера.
— Пап, я дома! Задержался сегодня. — прозвучал низкий бархатный голос.
«Пап»? У старика есть сын? Я резко развернулся в сторону двери. Черноволосый парень лет двадцати ошарашено смотрел на меня.