— Все взаимосвязано в этом мире! — сказал Солтерис загадочно, — сила воли — пламя — стремление! Конечно, они все это отрицают, я знаю! Те же, кто обнаруживает, что такие вещи действительно существуют, немедленно объявляются сумасшедшими, дураками, умалишенными или как там все это еще называется!
— А Сураклин?
Это имя Керис произнес чуть ли не шепотом — ему не хотелось говорить это громко тут, среди холмов, когда-то бывших территорией Темного Волшебника. Тут же недалеко была и Башня Тишины, именно в ней когда-то Темный Волшебник, скованный цепями, ожидал своей смерти. Снова прозвучал вздох архимага, и через некоторое время он ответил:
— Сураклин был последним из величайших! Последним из королей волшебства. Он был последним, кто умел управлять энергией мысли и воли! Его сила была и в том, что многие, кто подчинялся ему — из преданности ли, из родства ли или по каким-то другим причинам — просто не верили в то, что существует какое-то иное волшебство! А его магия была величайшей — и в самом деле величайшей! Уж я это доподлинно знаю! Он запросто мог бы стать архимагом, если бы члены Совета не отвергли его из-за темноты его души!
Повернувшись, старик внимательно посмотрел в лицо Кериса.
— И вот теперь, чего я боюсь, — сказал он тихо, — что этот Антриг учился еще и у Сураклина!
Несколько мгновений Керис, разинув от удивления рот, смотрел на него. Целую неделю он жил, в сущности, вплотную с легендами, окружавшими Темного Волшебника. Сама память о Сураклине словно впиталась в эту землю. Трудно было даже поверить в то, что еще жили на свете люди, лично знавшие Темного Волшебника, хотя Керис был уверен, что уж его дед точно был одним из таких людей. Неужели и вправду полубезумный пленник Башни Тишины мог быть учеником самого… Тут Керис нашелся: — Но ведь епископ сказала, что этот Антриг был твоим учеником!
— Я нашел его два года спустя после разгрома Цитадели Сураклина! — пояснил Солтерис, — он скрывался в одном монастыре в земле Сикерст! Ему тогда было девятнадцать лет, как и тебе сейчас. Он уже тогда был немного помешанным, дитя мое! Да, я обучал его, хотя учиться ему было тогда уже почти нечему. Мы с ним очень много путешествовали, он был выбран в Совет Кудесников, но я всегда чувствовал, что передо мной не до конца раскрылись все глубины его души. Одно время я любил его, как родного сына. Но, признаюсь, я никогда его не недооценивал! Я знал, что он на многое способен!