– Валяйте, – снисходительно прохрипел лишак словечко уличных банд.
В тот вечер его замкнули в карцере. Наверно, чтобы был посговорчивее. Но тесноты Вем не боялся, как и полного мрака. Он сидел на привинченной к полу железной лавке и доедал пресную кашу. Несмотря на скудность обстановки и комфорта, парень довольно щурился, вспоминая минувшие события. Иногда время от времени хохотал в голос. Сумасшествие совсем рядом. Теперь соседа в своей голове он чувствовал постоянно. Благо тот ошарашен, и трепать языком пока не торопился. Может он вообще онемел после взрыва преграды? Это было бы невероятной удачей.
***
Вем просидел в застенках трое суток, маясь от безделья. Пару раз его вызывали на допросы, и становилось веселее. Возвращался он оттуда немного потрепанным, но довольным. Перекошенные от злости лица дознавателей грели душу.
На третьи сутки его привели под конвоем в отдел предсказаний, а точнее в шаровидную комнату. Специальное помещение для лучшего раскрытия веера будущего. Вем знал о таких не понаслышке, видел в одном из учреждений, куда водил его Хольманов. Округлые стены белого цвета со специальным накладом фиксировали на себе поток будущего и не давали видениям прорицателей быстро исчезать. В рядах зрителей оказались знакомые лица. Лестно, что он так популярен.
Невысокая сухощавая женщина в берете смотрела через радужные стекла очков и доброжелательно улыбалась. Должно быть она и будет читать его будущее.
– А вот и наш лишак, Евдокия Леонтьевна, – прокомментировал появление Вема ректор. – У него в голове стоит сильный блок. Кто поставил, не известно. Пробить чтецам не удалось…
– Пока, – вставил веско Заломин.
– Рассчитываем на вашу помощь, милейшая профессор. Любые сведения. И ваш второй дар можете применить, не возражаю.
Женщина кивнула и указала малахитовым жезлом на ряд стульев с мягкими сидениями, расставленных по периметру шаровидной комнаты.
– Вы присаживайтесь не стесняйтесь, юноша.
Вемовей опустился на один из стульев. Женщина устроилась напротив.
– Может быть, вы нам сами расскажете о себе. Не стесняйтесь. Говорите!
Дар убеждения? Бесполезно. К нему он стоек был и до сумасшествия.
– Я уже все, что хотел, рассказал вашим приятелям, – промолчать на вопрос пожилой женщины не позволило воспитание.
– Хорошо. Поглядим тогда ваш веер, – старушка профессор приспустила очки, затем снова нацепила их на костлявый нос. – Так-так. Любопытно. Очень любопытно.
– Что скажите? – спросил нетерпеливо начальник по вэй-безопасности. – Я почти уверен, что засланец. Только чей. Шуя, Панокия?
Старушка отрицательно покачала головой и развела руки:
– Я не вижу его веер. Это так странно.
– Как это не видите? – ректор подался вперед.
– Его будто нет, Захар. Ни настоящего, ни будущего. Веер не раскрывается, словно я не на человека навожу, а на прах. В моей практике это впервые.
– Мыло против прорицания на человеке? – прорычал раздраженно вэйностражец.
– Вы о таком слышали?
– Нет. Но похоже, что это оно.
– Погодите. Вот пришло скудное сообщение, – прорицательница показала указательный палец, призывая всех к молчанию.
Несколько секунд тишины, а потом она кивнула ректору.
На Вемовея вновь упал кокон молчания. И как назло, собеседники отвернулись, поэтому он не мог читать по губам следующей беседы.
*
– Говорите, Евдокия Леонтьевна, милости прошу.
– Я бы на вашем месте этого паренька придержала рядом. Какое-то событие в будущем грядет. Важное и веское, от его исхода будет зависеть процветание не только нашей цитадели, но и всей Лароссии. Этот мальчик сыграет в истории немаловажную роль. Сыграет, если останется в училище. Не упустите.
– Второй раз не уйдет. Иначе поймаю и удавлю как клопа лично, – рыкнул Заломин.
Прорицательница покачала головой:
– Нет, – она обратилась к ректору. – Захар, его нужно постараться удержать в стенах училища не силой, а заинтересовать, иначе сбежит. Он как ветер. Его клеткой не удержишь. Рано или поздно улетит. Для Лароссии будет лучше, чтобы поздно.
– А если он засланец? – фыркнул начальник вэйностражи училища.
– Эти сведения закрыты, Глеб Онуфриевич. Проверяйте, уточняйте, сдерживайте, но так, чтобы его от нас не забрали. Юноша должен остаться здесь. И еще, Захар, я вижу тебя гложет вопрос. Дай руку свою.
Старушка замерла, будто к чему-то прислушиваясь, а потом отмерла: