Резиновые ручки на руле были тоже какие-то нестандартные, а по бокам из дырочек свисали аккуратные короткие кисточки из порезанной магнитофонной плёнки, при езде они красиво трепетали на ветру. Под рамой блестел алюминиевым боком ладный ручной насос. Ключи в бардачке не бряцали, проложенные специальными бархатистыми тряпочками, а кроме ключей там имелись ещё складной ножик типа швейцарского, маленький компас и другие подобные ценные вещи. В пространстве позади сидения, где тоже было место для катафота, некоторые и прикручивали катафот, да ещё круглый и красный, и при езде казалось, что у них в заднице что-то горит и светится. Брательник Воробья, безусловно, обладал вкусом и нюансы чувствовал, и позади сидения у него был прикручен какой-то редчайший катафот, белый и прямоугольный. Никаких намотанных от спицы к спице разноцветных проволочек, никаких, тем более, трещоток из куска пластмассы или сложенной вдвое почтовой открытки не было и близко — не малышовский, поди, велик — солидный взрослый аппарат.
В общем, это был не просто велосипед или, как тогда говорили, лайба. Это был Феррари, Бугатти и Ламборгини в мире велосипедов. Жекин скромный «Салют», хоть и был он почти новый, выглядел рядом с великолепным этим колёсным изделием как какой-то обиженный богом и природой конёк-горбунок на фоне грациозного арабского скакуна. Или как «Запорожец» на фоне нормального автомобиля.
Когда брату пришло время уходить в армию, велосипед встал на прикол в сарае. Подразумевалось, что Воробью-младшему брать его запрещается. Но иногда, изредка и втихаря, Воробей его, конечно, брал — как не брать-то.
Вот это чудо из чудес у Жеки с Воробьём теперь и увели.
***
Собственно говоря, у Жеки дома был и хороший, взрослый велик получше полудевчачьего «Салюта». Спортивный, с солидно изогнутым рулём, с переключением скоростей и парой ручных тормозов, чьи провода тянулись от руля к блокираторам на колёсах. С эмблемой «ХВЗ» впереди руля, про которую все знали, что аббревиатура эта не про какой-то велосипедный завод, а означает она «Хрен возить запрещается» (вместо хрена, конечно, запрещалось возить кое-что другое).
Но велик этот был батин. Жеке разрешалось на нём кататься только по двору, а кататься по двору без толку, никакого удовольствия, да и неудобно, велик был для Жеки всё-таки большеват. Сам отец ездил на велике совсем редко, и тот уныло простаивал в сарае. Жека постоянно канючил и доставал отца вопросами, когда же тот разрешит хотя бы брать велосипед на улицу, о полной передаче прав Жека и не заикался. В один из дней отцу это надоело и он указал Жеке на деревянную щеколду на двери всё того же сарая:
— Вот, видишь? Дорастёшь досюда, тогда и разрешу.
Расти до щеколды было долго, и Жека смирился.
Потом, через некоторое неопределённое время, уже забыв обо всём этом, Жека вдруг случайно обнаружил, что не только дорос до той сарайной щеколды, но и перерос её пальца на три. Когда на его крик сбежалась вся семья, крыть отцу было нечем и он скрепя сердце дал Жеке разрешение (только смотри, не гоняй где попало и не оставляй без присмотра!) брать свой драгоценный велосипед.
А потом, ещё через годы, в совсем другие времена, Жека наездился на спортивном этом велосипеде до тошноты и отвращения. Делалось это не от хорошей жизни, приходилось добираться таким образом на работу в целях экономии. Тогда, выезжая иногда солнечным утром, а возвращаясь по дождю с ног до головы заляпанным грязью («крылья» над колёсами в этой модели не были предусмотрены конструкцией), Жека всё думал о том, как же мудр был древний китаец, изрекший, что к желаниям своим следует относиться с опаской, ибо они, бывает, осуществляются.
***
Зачем они попёрлись туда, на другую сторону пруда, Жека теперь уже и не помнил. Там работала лодочная станция и ещё, кажется, захудалое летнее кафе — но без денег там делать нечего, а денег у них с собой не было. Скорее всего, они собирались попинать мяч — круглый у них как раз имелся, Жека везде возил его с собой закреплённым на багажнике, как раз для таких случаев. Они знали там одно место, где торчали на пустыре одинокие футбольные ворота — можно было встать с двух сторон и сыграть в игру, где нужно попадать в перекладину или крестовину — кажется, это называлось «тысяча».
Но ни до вкопанных тех неизвестно кем и для чего ворот, ни до лодочной станции с кафешкой доехать уже Жеки с Воробьём не получилось. Потому что на границе обустроенной территории, на широкой и местами вытоптанной поляне, расположилась изрядная группа цыганского народа, пёстрая и разновозрастная. Тут бы друзьям, лишь только заметили они опасное это явление, развернуться и дать оттуда дёру со всех педалей. Но задним умом все гении, тогда же они подумали: а, проскочим!