Да уж, хороший может выйти подарок от благодарного потомка, такое завертеть. Уж лучше бы несчастный этот велосипед оставался там, где он теперь, пропади он пропадом.
Но отступать, в любом случае, было уже поздно. И было нужно, наоборот, наступать. А наступали сейчас как раз на Жеку.
— Да я тебя… — бормотал цыганский человек, вращая выпученными безумными глазами. Он протягивал к Жеке толстую руку с волосатыми пальцами и волосатым всем остальным, и Жека, отпихивая её, отходил, пятился в глубь улицы.
Что я знаю о цыганах, лихорадочно рассуждал Жека — из того, что может сейчас помочь?
Ну, в конце восьмидесятых, а скорее уже году в девяностом цыганки продавали на рынке импортные жвачки «Дональд» и «Турбо». Кроме самой жвачки, которую можно было надувать большим пузырём, там были вкладыши, цветные картинки — то, чего очень не хватало в советском детстве. На вкладышах от «Дональда» изображались диснеевские утки и другие мультяшные звери, «Турбо» была покруче, из неё добывались аккуратно сложенные и шибающие синтетической дыней глянцевые бумажки, откуда на непривычного советского ребёнка смотрели разноцветные гоночные автомобили. Редкий ребёнок вкладыши эти не коллекционировал. «Дональд» стоил один рубль, «Турбо» — рубль пятьдесят, и родительские деньги текли через детей к цыганам и им подобным безбрежным и неиссякаемым потоком. Сладкие эти резинки за границей стоили смешные копейки, в страну попадали контрабандой, и навар от них наверняка был такой, что никаким наркоторговцам не снилось. Не то чтобы Жека сейчас заглядывал в чужие карманы, просто за страну было обидно.
Наркотой цыгане плотно промышляли уже в девяностые. Нет, может, они умудрялись заниматься этим и в не совсем позднем СССР (то есть вот прямо теперь, подумал Жека), но отыскать в то время ширяющихся ребят надо было сильно постараться.
Все эти соображения пронеслись у Жеки в голове за секунды. Чем это всё могло помочь в общении с недобрым цыганским человеком и его волосатыми лапами? Да мало чем, на самом деле.
Что ещё? Ещё в людных местах Жекиного города цыганские тётки, шурша цветными своими юбками и позвякивая широкими серьгами, обирали доверчивых прохожих. Обирали раньше, обирают и сейчас. К Жеке со своим «А можно у вас спросить?» они цеплялись регулярно — в те давние времена, когда он был молод и не то чтобы сильно уверен в себе. А неуверенность темноволосые эти женщины чувствуют, как акулы кровь, за километры. Но Жека не разговаривал с ними — помнил, как, будучи ещё старшеклассником, посмотрел в сутолоке у ларька с беляшами фокус «И пусть все твои беды и горести пропадут вот так же». Тогда его трёхрублёвая зелёная бумажка дематериализовалась в умелой руке очень технично. Через время цыганки приставать к Жеке перестали: скользили взглядом и оценивали как негодного к обработке.
Многие верят, что эти тётки применяют в своём нехорошем занятии гипноз. А один знакомый рассказывал Жеке, что как-то под этот самый гипноз попал: заговорил с цыганкой и, что называется, поплыл, а через какое-то время обнаружил себя бредущим куда-то по тротуару без копейки в кармане. Парняга тот, вроде бы, всегда отличался рациональным взглядом на мир, работал программистом. (В том, что «программист» и «рациональный взгляд на мир» понятия далеко не всегда синонимические, Жека тоже потом убедился). Сколько увели у того знакомого, Жека не помнил, вряд ли много, тот был вечно на мели.