Когда вернулся оттуда, все уже улеглись.
Спалось в этот раз крепко. Ничего не снилось, а если и снилось, то спать не мешало и совсем не запомнилось.
Утром, позавтракав, народ стал вяло перебираться из кухни в зал, к круглому столу. Буря снаружи подутихла, но улеглась не вполне, так что об экспедиции к холмам речи сегодня не шло. К тому же в прошлый раз их пригласили в кресла почти сразу после завтрака, и чего-то подобного все ожидали и теперь.
Не трогали их где-то с час. Потом загорелся настенный экран и там проявилась настенная экранная личность. Вот эту личность Жека точно не знал и знать не мог. Был это мужик, экзотический, толстый и чернокожий, и кожа его была не просто чёрной, а с оттенком даже в синеву. Облачённый в удивительной пестроты халат и головной убор, гибрид шапочки растамана и берета десантника, неимоверный этот персонаж вытянул толстую шею и глянул на присутствующих прямо сквозь экран. Его масляные жуткие глаза обшарили, казалось, каждого — Жека почувствовал, как его непроизвольно и испуганно отшатнуло на спинку кресла. Потом чёрный человек широченно и белозубо улыбнулся. От этого стало только страшнее.
Что это ещё за шаман? Неужели это явился лично кто-то из хозяев Башни, мистическое и потустороннее существо?
Не переставая широко улыбаться, мистический мужик вдруг заговорил.
— Дарагие савьетские дрюзья! — произнёс он с немыслимым каким-то акцентом.
Тогда у Жеки отлегло от сердца. Он даже посмеялся с себя и своего перепуга. Чёрный этот человяга был так же безобиден, как местные телевизионные Кашпировский и Капица. Это был посол какой-нибудь братской (в определённый исторический момент времени) африканской страны. Они, такие послы, в советские годы появлялись внезапно в телевизоре прямо посреди скучнейшей программы «Время», и тогда маленький Женька бросал игрушки и вовсю бежал смотреть на это диво. Какие-то из этих экзотических людей оказывались способны произнести весь свой короткий рассказ по-русски, другие переходили на родные языки — и тогда маленький Женька недоумевал, почему одновременно с этим необычным человеком разговаривает кто-то другой, и всё пытался услышать, что же такое говорит этот человек сам. Но вот это «дарагие савьетские дрюзья» экзотические люди произносили в обязательном порядке, пусть и каждый со своим акцентом.
— Дарагие савьетские дрюзья! — сказал чёрный и уже не страшный человек. — Пока ви давать мой страна дьенги, аружий и ваенный совьетник и ничьего не брать взамьен, дрюжба наш быть не-ру-шьи-ма. Засипайтье спакойньо, дрюзья!
Спокойно или не очень, но Жека и правда заснул.
Глава 16
Заснул Жека вместе с товарищами по Башне под взглядом человека чёрного и экзотичного, а проснулся рядом с другим, белым и усатым. Но проснулся, видимо, не до конца или с запозданием, потому что усатый уже что-то вовсю говорил.
— …Нужно свергнуть короля, — вот что говорили Жеке, и он не мог понять, не слышится ли ему это.
Но усатый, кажется, инструктаж свой уже закончил.
— Понял? — спросил он.
— К-какого к-короля? — спросил в свою очередь Жека, потирая плоховато соображающую голову.
— Там, на месте, разберёшься, — энергично заверил усатый. — Нам бы надо побыстрее.
Сбитому с толку Жеке после зрелища африканского посла в национальных одеждах подумалось, что собираются его отправить куда-нибудь в джунгли, бегать там вместе с какими-нибудь местными повстанцами с «калашниковым» наперевес.
А бетонная морда исполинского пионера была уже тут как тут, и музыкальным своим инструментом раздвигал он местные туманы совершенно недвусмысленно.
— Да задрали вы с этим своим барабаном, — пробормотал Жека, отступая.
Усатый начал что-то говорить, но пионер тем временем стал своё намерение приложить Жеку по балдометру решительно осуществлять. Был он так быстр, что Жека и отскочить не успел, сделал только движение, чтобы увернуться. Так что Жека и не понял, удалось ли ему, и хоть удара он не ощутил, но всё вокруг внезапно потемнело, как будто кто-то взял и выкрутил лампочку, и без того совсем не яркую. Жека на всякий случай рванул в сторону — и тут почувствовал, что в темноте этой он угодил во что-то, в упругую и мягкую какую-то поверхность, как если бы бежал с закрытыми глазами по двору и налетел на развешанный на бельевой верёвке пододеяльник.