Вот же ж, не хватало ещё увязнуть здесь, в непонятных пространствах и измерениях. Жека задёргался, словно муха в паутине, и тут заметил впереди и вдалеке неясный свет. Отлепился кое-как, устремился туда, волоча за собой обрывки чего-то, не желающего его отпускать — и увидел в тусклом освещении лицо. Человек на Жеку, кажется, не глядел, всматривался куда-то перед собой, кривился задумчиво. Тут Жека его узнал.
— Рюха! — закричал и задёргался Жека, вырываясь из упругой пелены. — Рюха! Ты что здесь делаешь?!
Человек вздрогнул — не вздрогнул даже, подпрыгнул на месте, что-то затряслось и зазвенело с характерным звуком, и была то кроватная сетка.
— Блин, Барсук… Допился, падла? — заржал он. — Что я здесь делаю… Живу я здесь.
***
Да, это была старая Жекина общежитская комната, а человек, что теперь хохотал и хрюкал, хватаясь за живот — сосед по комнате, Андрей Чумаков (он же Чумоход), Андрюха, а ещё короче — Рюха.
Рюха и общага… Не Африка, не джунгли с повстанцами… Ну и слава богу.
Да, Рюха. Пухлый, вечно небритый весельчак. Он был любитель читать до ночи, Жека помнил, как было иногда паршиво засыпать под свет вечно горящей над Андрюхиной кроватью настольной лампы. И теперь попал он в одну из таких типичных ночей.
Жилось им в одной комнате более-менее нормально. Рюха пытался учить Жеку играть на гитаре, а Жека его — готовить хоть сколько-нибудь нормальные супы. Оба одинаково не преуспели. После института Рюха пристроился в ГАИ и однажды даже остановил Жеку на загородном шоссе, весь в кокарде, кобуре и портупее, посмеялись тогда. Потом он умудрился влезть экзаменатором в МРЭО (или как там оно тогда называлось), и Жека пару раз видел, как в машине с буквой «У», что вела, судорожно вцепившись в руль, один раз юная блондинка, а другой — брюнетка, мелькала сбоку его довольная морда. Потом Рюха сделал в этом ГАИ некоторую карьеру, и не было для Жеки как водителя прекраснее времён.
Но то всё было в другой жизни. А теперь молодой и почти не толстый Рюха шлёпнул книгой по столу, что разделял их кровати, и пробормотал:
— Ладно, спи, ну тебя на фиг.
Щёлкнула лампа, свет погас. Рюха поворочался, посмеялся ещё немного в одеяло и скоро затих.
Жека спать, естественно, не собирался. Он полежал, привыкая к наступившей темноте, окидывая взглядом комнату.
Из-за шторы падала на стену полоска света, и комната постепенно проступала из мрака. Забелел потолок, на стене над Рюхиной кроватью показался прямоугольный плакат, Жека вспомнил: там какие-то металлические рокеры, ACDC, что ли. У самого него над кроватью висели два плаката — Ван Дамм со сжатым кулаком и Шварц из фильма «Коммандо» (а может, из «Хищника») — с маскировочными полосами на лице и с автоматической берданкой наперевес. А ближе к двери, над холодильником, на стене красовались невидимые отсюда три почти голые иностранные бабы из какого-то журнала. Жека с Рюхой обнаружили их на внутренней дверце шифоньера, когда только заселялись, и немедленно перевесили на видное место: негоже такой радости прятаться по шкафам.
Взрыкнул и затарахтел холодильник, и Жека вздрогнул — отвык. Поднялся, отодвинул тихонько шторы. За окном, засыпанный снегом, белел подзабытый, но навсегда знакомый пейзаж. Уходили по сторонам пустые тротуары и дорога, тянулись вверх худые тополя, темнели рамы футбольных ворот на поле перед вторым институтским корпусом. Позади всего этого мигал редкими огнями спящий город.
От окна потянуло холодом. Батарея под подоконником пыталась с этим бороться, но выходило у неё не особенно. Жека заметил, что стоит в спортивных штанах, носках и футболке с длинным рукавом. Да, так они одно время и спали — чему удивляться, здесь девяностые на дворе. Случалось, и шапку, укладываясь на ночь, приходилось надевать.
Здесь СССР не поспасаешь, по причине отсутствия предмета спасения.
Жека нырнул в постель и задумался.
Попал он в того себя, что учится на втором курсе. Точно, на втором — на первом он ещё не жил в общаге, ездил на учёбу из дому. А к третьему перебрался от Рюхи к более близким по духу Костику с Ростиком — летом, когда освободилась большая трёхместная комната. Оставшийся один Рюха был этому только рад, он сдвинул в комнате кровати и за оставшееся время учёбы переводил к себе туда, наверное, всё женское общежитие соседского пединститута. Впрочем, когда и Жеке случалось кого-то привести, Рюха не жлобился и комнату предоставлял, проводя ночь на Жекиной койке в его новом месте обитания.