— Вот! — поспешно крикнул он. — С ним, с ним я буду драться!
Король выбрал себе для поединка Группу Крови. Он и представить себе не мог, какая же это чудовищная ошибка.
Будущих противников развели по сторонам. Возле Короля возник пришедший наконец в себя Барбос. Он поспешно наставлял своего друга, пытаясь, наверное, за минуту втолковать ему теорию кулачного боя. Группе Крови объяснили, что его ждёт, и это его явно не обрадовало. Этот парень ещё и сам не догадывался, что на самом деле он оружие, ходячий механизм тотального разрушения, человек-бомба. Пока же он был просто музыкант с шестого этажа, и гитара его висела в комнате на стене, целая, ни об кого не разломанная. Просто нужно было знать, где у него кнопка.
Жека был пришелец из будущего, и он про кнопку эту знал, довелось как-то стать свидетелем. Поэтому он отвёл озабоченно сутулящегося парнягу в сторонку, приобнял и негромко проговорил ему в ухо:
— Надо, чтобы ты знал: этот перец сказал, мол, Виктор Цой — фигня, пустышка. Тексты, мол, примитивные, аккорды чужие. Просто, мол, кореец на понтах.
Произнеся эту циничную, но необходимую ложь, Жека почувствовал, что невидимая пружина оказалась взведена. Собеседник его выпрямился, сжавшиеся его челюсти заскрежетали, а ноздри раздулись, выпуская яростный и всесокрушающий невидимый огонь.
Драка Короля и Группы Крови длилась две минуты, из них минуту и пятьдесят секунд гитариста пытались оттащить всем миром — чтобы он не покалечил визжащего Витальку, а то и не загрыз его насмерть.
Когда оттащить, наконец, удалось, Короля отобрали и, пока уводили в комнату, все слышали его позорные всхлипы. А музыканта триумфально потащили за стол, там уже звенели, расставляясь, стаканы. Вся Жекина компания, растянувшись по коридору, устремилась туда.
Все друзья устремились в комнату, и Жека посмотрел им в спины, а сам задержался.
Вестибюль опустел. В широкое его окно заглядывали далёкие огни вечернего, почти уже ночного города. Ветер утих, снежинки с неба падали редкие, кружились медленно, появлялись на секунду и исчезали навсегда. Тогда Жека и почувствовал, как его кто-то тихо стукнул по плечу. Оборачиваясь, он уже всё понимал. По ногам потянуло другим холодом, влажным и речным. Нездешним. Тогда Жека посмотрел ещё раз в окно, на город в его тяжёлые времена. Потом посмотрел на стены и коридоры, прощаясь с ними.
Пора было возвращаться в несуществующие места. И бетонный жутковатый пионер звал туда Жеку из темноты.
***
Башня встретила сумраком и тихим шуршанием с кресел. Жека подумал, что у них здесь успела сложиться некоторая традиция: те, кто возвратился из прошлого, кто пришёл уже в себя — в прямом смысле этих слов, — не поднимались, не уходили и не разговаривали даже шёпотом, сидели тихо и почти неподвижно, ждали остальных. Было в этом что-то уважительное, почти суеверное. Даже беспардонный человек Акула не нарушал этот зародившийся сам по себе порядок.
Свет в комнате не горел, они ведь отправлялись на свои миссии, когда за окном было светло. Теперь там стояла темнота, и фонарь под дверным козырьком освещал уличное пространство рассеянным жёлтым светом. Свет этот проникал немного и в комнату, тусклые отсветы лежали на потолке и стенах, на столе и немного на лицах, от этого всё в комнате казалось загадочным и таинственным.
А на улице, в тишине и безветрии, густо и спокойно падал снег. Погода была один в один как в тот вроде бы недавний, но одновременно такой уже далёкий вечер, когда Жека впервые оказался в этих непростых стенах.
Наконец стало понятно, что все темпоральные путешественники уже здесь, в своих головах и туловищах. Тогда одно из кресел скрипнуло, отъехало по полу, и коренастая фигура Фёдора прошла к выключателю.
Вместе со щелчком всем по глазам ударил свет потолочных ламп.
— Смотрите, — тихо проговорил, прикрываясь ладонями от света, задумчивый Фёдор, он словно прочитал недавние Жекины мысли, — снежище валит, прям как тогда, в первые дни…
Николаич шевельнул бровями, вздохнул. О чём он вздыхает, было непонятно. Так же непонятно было, что там в голове у сонного и взъерошенного человека-Кости, но здесь дай бог чтобы ему хотя самому было понятно, что там у него в голове.
— Ага, — сказал Акула.
Коммерческий человек был тоже задумчив, но не так, как Фёдор, а очень как-то по-другому. Видать, вспоминать те первые дни, когда он торчал здесь сам-один, было ему совсем не приятно. Намного неприятней, чем остальным.
Но, как бы то ни было, снег за окном падал красиво.