Дверь распахнулась, и оттуда, овеянный залетающими вместе с ним снежинками, в тамбур ввалился парняга в расстёгнутой дутой куртке и красно-белом новогоднем колпаке. В руках он держал широкие и квадратные коробки из-под пиццы, три штуки. Пахнуло горячим сыром, сдобой, специями.
— Ф-фух, еле нашёл это ваше Николая Герасимова 13, — весело сообщил он, помещая свою ароматную ношу на стол и вертя белобрысой головой с покрасневшими с холода ушами. — Вот же вы запрятались!
Взгляд парня просканировал всех, и по залу поплыл, перебивая запахи пиццы, убористый и сложносоставной перегарный дух. Жека вовсю пялил на него глаза: господи, и откуда только взялся здесь этот тип, такой новогодний и праздничный. Когда Жека попал сюда, в Башню, январские праздники давно прошли, на дворе стояла середина февраля. Тем временем курьерский непонятно откуда взявшийся тип, остановившись взглядом на пиджачном Акуле как очевидно самом платежеспособном, зашелестел в воздухе бумажкой-чеком:
— Как будете рассчитываться, налом, карточкой?
— Карточкой, — ответил Акула, судя по его виду, машинально, и потянул из кармана бумажник. Потом замер, сглотнул и уставился мимо пробирающегося в глубь зала Фёдора на дверной проём.
Акула шагнул к курьеру, отодвинул протянутый платёжный терминал и схватил того за плечо.
— Чувак, там что, дорога есть? — спросил он, и голос его при этом стал необычно хриплым и чуть не срывающимся.
Курьер непонимающе на него заморгал, а Акула, отпустив его, прыгнул к двери. Распахнул, выглянул наружу и метнулся назад, к обувному ящику. Рванул оттуда свои чёрные итальянские боты, примерился их суетливо обувать, потом отбросил и выскочил за дверь. Про дублёнку он и не вспомнил.
Все посмотрели ему вслед, потом курьерский человек убрал свою платёжную машинку и положил чек на стол.
— Ладно, командиры, — нетрезво проговорил он, — вы тут пока определяйтесь с оплатой, а у меня вот какое дело…
Он взглянул себе под ноги.
— У вас же тут не разуваются, да? Я, конечно, дичайшее извиняюсь… А не разрешите великодушно воспользоваться сортиром?
Охранный Фёдор пробормотал: «Конечно», показал обрадовавшемуся гостю, куда ему идти, даже провёл немного. А потом встал у стола и оглядел всех: Жеку, непроницаемого Николаича, сбитого с толку Костю, что не верил, кажется, в только что увиденное, услышанное и вдохнутое носом. Акулы поблизости не было, а то Фёдор наверняка оглядел бы и его.
— Это что же, выходит, всё уже, отпутешествовались по временам? — произнёс Фёдор тихо и растерянно. Никто ему не отвечал, и он медленно опустился в кресло
Тогда Жека направился не мешкая к дверям. Натянул кроссовки, благо были они не итальянские и много времени на их обувание не требовалось. Взял с вешалки куртку и толкнул дверь.
Воздух дышал холодом, перед глазами летали крупные снежные хлопья, тыкались в лоб, в щёки. Прямо и слева по курсу не было видно ничего, кроме густого снегопада, а вот справа всё было по-другому. Там, справа и невдалеке, ясно различимые за белой пеленой, горели, мигали электрические огни. Там горели огни, и было их немало. И туда скакал, теряя на ходу тапки и боясь, видимо, не успеть, коммерческий человек Акула.
Жека сделал пару шагов в том направлении, затем остановился, забурившись кроссовками в снег. Сунул руки в карманы, запрокинул лицо кверху и посмотрел в небо.
Чёрное небо взглянуло на него в ответ и сыпануло в глаза целым ворохом снежинок.