«Если нельзя выбрать одного наследника из двух, то пусть будут оба, и регентов тоже пусть будет два — Пердикка и Мелеагр!»
Я также знал, что его предложение будет принято советом, поэтому в тот день я взглянул ему прямо в глаза и, коснувшись ладонью его руки, проникновенно произнес:
— Александр согласен с тобой, Эвмен!
Получилось превосходно! Маленький Геракл не мог знать о планах Эвмена, и получилось так, словно бы незримый дух проник в замыслы грека и через меня передал ему свое одобрение.
На мои слова Эвмен удовлетворенно кивнул и удалился, а на следующее утро я узнал, что совет диадохов подавляющим большинством принял его предложение.
С того дня у нас в державе — двоевластие. С одной стороны, слабоумный брат Александра, Филипп Арридей, со своим регентом Мелеагром и поддержкой части элитной пехоты, а с другой — беременная Роксана и ее регент Пердикка, мечтающий, чтобы она родила мальчика.
На том совете все собравшиеся военачальники, а по сути реальные наследники Македонской державы, хотели только одного — побыстрее разделить завоеванные земли, получить положенные им сатрапии и узаконить свое положение. Ради этого они готовы были принять и двух царей, и Пердикку, и Мелеагра, и черта лысого, потому что знали — это не конец, а только начало борьбы!
Один плюс все-таки в том решении был. Бурлящий после смерти Александра Вавилон на время успокоился, и в городе стало меньше войск. Разобрав свои подразделения, диадохи разъехались по выделенным им сатрапиям, и Вавилон в кои-то веки стал походить на мирный город, а не на военный лагерь.
Так, размышляя обо всем, я перехожу от лавки к лавке, стараясь, чтобы меня не затоптали копыта бесчисленных ослов, лошадей и верблюдов. Свернув от палаток с коврами к рядам с тканями, двигаюсь все дальше от центра к окраинам рынка.
Пестрые ткани сменяются блеющим и мычащим товаром. В загонах крутятся сотни овец, грозно ревут быки, нервно теребят копытами лучшие жеребцы этой части мира. И всюду, куда ни глянь, перед глазами — пестрые одежды бесчисленно снующих людей: от набедренных повязок и черных торсов жителей Африки до мрачных фигур горцев, закутанных в халаты и бурнусы.
Все они что-то орут, показывают, требуют или просят — это создает немыслимый гул, царящий над площадью общим подавляющим фоном.
Неспешно прицениваясь к стоимости зерна, шагаю вдоль лотков с пшеницей и ячменем и выхожу к самым границам рынка. Здесь, на крохотной площади, стоит храм Деметры. Его построили не так давно, уже при Александре, и белые дорийские колонны на фоне пестрого азиатского столпотворения как бы символизируют идею Александра о единении Европы и Азии под его мудрым владычеством.
Рассматривая храм, подхожу ближе. Ничего интересного! Так, слепили на скорую руку, дабы хоть что-то противопоставить персидским и аккадским храмам.
Мой взгляд, не цепляясь, скользит сверху вниз: от двускатной крыши к пошарпанным стенам и дальше — к ступеням крыльца с многочисленными нищими и калеками. Все эти еще живые люди уже практически мертвецы. Выжить в этом мире и здоровому человеку нелегко, а калеке и подавно. Понимание этого написано на изможденных лицах и в потухших глазах странников, облепивших ступени храма.
Помочь им не в моих силах, и я уже отвожу взгляд, но в последний момент задерживаюсь на крепком еще мужчине с культей вместо левой руки. То, что он воин и еще недавно стоял в строю фаланги, очевидно, и я не могу удержаться от злого сарказма.
«Что-то не больно озаботился Александр о своих ветеранах!»
Подхожу ближе и, вытащив два медных обола, кидаю в глиняный осколок миски перед одноруким воином.
Тот поднимает на меня благодарный взгляд, и, чтобы хоть что-то сказать, я спрашиваю:
— Откуда ты?
В ответ раздается тяжелый вздох, и взгляд ветерана затуманивается тоской.
— Есть такой городок на севере Аттики, Элевферы называется. Не слышал⁈
Я отрицательно мотаю головой и все еще не могу уйти.
— А здесь как?
— Да вот так! — Он безнадежно кивнул на культю. — Был гоплит, да весь вышел!
Сзади меня потянул за хитон Гуруш.
— Пойдем, молодой господин, отсюда побыстрее. Место тут нехорошее!
Знаю, он прав. Зачем я вообще сюда забрел и чего тут стою, и сам не понимаю. К чему жалеть одного солдата, когда вокруг столько горя и нищеты⁈
Напоследок, словно извиняясь, бросаю ветерану:
— Желаю тебе милости Деметры! Пусть светлая богиня позаботится о тебе!
Повернувшись, иду обратно через пыльную площадь, и тут откуда ни возьмись появляется девчонка. Лет двенадцати-тринадцати, мелкая, но вертлявая, как змея, она повисла на мне, не давая прохода.