Лежу, вытянувшись в полный рост и раскинув руки. Боли нет! Зато в ушах — чей-то звонкий и обидный смех.
«Кто-то смеется надо мной, — в голове появляется первая здравая мысль, — и это не Пелопид!»
Я сомневаюсь, что фессалиец вообще умеет так беззаботно смеяться, да и его сиплый голос мало похож на то, что я слышу. Этот заливистый хохот что-то мне напоминает, но не могу понять что.
Поднимаю голову и вижу ту самую вертлявую девчонку, из-за которой меня тогда отметелили на рынке. Она сидит на жердине ограждения и заливается смехом, глядя на меня.
«Откуда она здесь⁈ Или у меня сотрясение мозга и глюки⁈»
Девчонка продолжает заливисто хохотать, будя в моей душе волну неудержимой злости. Она взрывается ответом на мое прежнее терпение, на обидное падение и вообще на всю несправедливость мира. Эта злость задвигает куда-то взрослого рассудительного человека, будя обиженного ребенка.
Мой рот уже открывается, чтобы выкрикнуть что-нибудь бессмысленное, злое и обидное, но тут надо мной возникает мощная фигура фессалийца.
Закрывая своей патлатой башкой солнце, Пелопид склонился к моему лицу, а его пальцы ощупывающе прошлись по всему телу.
— Цел? — то ли вопросительно, то ли утверждающе, выдавил он наконец. Я на всякий случай кивнул.
Получив от меня утвердительный кивок, Пелопид вдруг изобразил нечто похожее на ободряющую улыбку и кивнул на мою руку.
— Молодец, поймал-таки! Будет из тебя толк!
Выпрямившись, он двинулся к выходу из манежа, а я с удивлением уставился на свою левую руку, все еще сжимающую обломок дротика. Обида и злость сразу куда-то испарились, а в голове осталось только гордое удовлетворение самим собой и последняя фраза старика.
«Будет из тебя толк!» — повторяю про себя и в этот момент реально чувствую себя десятилетним мальчишкой. Не каким-то неизвестным мне Гераклом, а тем парнишкой, каким я был пятьдесят лет назад и которому так не хватало тогда подобных слов поддержки.
Обидное падение, злость, досада, а затем сразу радостная вспышка удовлетворения и уход в воспоминание! От всего навалившегося на меня вдруг накатывает такая обессиливающая волна сентиментальности, что мне хочется навсегда остаться в этом моменте, полном спокойствия и радости.
Это счастливое мгновение так и не превратилось в вечность, потому что его вдруг испортил все тот же писклявый голос.
— Эй, ты что, плачешь⁈
«Блин, только этого не хватало! — провожу пальцами по лицу и чувствую влагу. — Расчувствовался, старый хрыч! Позор! К черту воспоминания, к черту сентиментальность!»
Утерев глаза, поднимаюсь и, не отвечая, сразу же перехожу в атаку.
— Ты что здесь делаешь⁈ Кто тебя пустил⁈
Девчонка фыркает, явно не собираясь мне отвечать, но тут раздается голос Энея.
— Прости, молодой господин, это Арета. Она пришла ко мне. — Он бросил суровый взгляд на девчонку и жестко процедил: — К тому же она уже уходит!
Вижу, как грек вкладывает в девичью ладошку несколько медных монет, и слышу его шепот:
— Передай матери! И скажи, что я зайду, как смогу.
Смотрю на них, и в голове непроизвольно возникают вопросы.
«Он что, ее отец⁈ Уж больно они не похожи!»
Действительно, девчонка чернявая, вся в кудельках, как болонка, нос крупный с горбинкой, губы тонкие. На мой взгляд, настоящая еврейка, а Эней — скорее чистый дориец: чуть волнистые светло-русые волосы и бледно-голубые глаза.
Эмоции уже полностью отступили, и я вновь прежний — рассудительный и хладнокровный шестидесятилетний мужчина с одним лишь маленьким недостатком… У меня тело маленького мальчика!
Я все еще пристально смотрю на эту странную парочку, а девчонка, зажав в руке медные оболы, ожгла меня вызывающим взглядом.
— Чего вылупился⁈
В ее голосе сквозит скрытая обида, желание привлечь внимание и весь комплекс подростковых проблем, которыми так богат голливудский кинематограф. Мне ее немного жаль; жизнь ее, наверняка, очень трудна, но это и все! Это абсолютно чужая мне девочка, чужая жизнь и чужие беды, в которые мне совершенно незачем влезать. Мне не нужны чужие проблемы, мне хватает и своих!
Поэтому я веду себя как взрослый человек и реагирую на агрессию ребенка по-взрослому, то есть холодно и отстраненно.
— У тебя невоспитанная дочь, Эней. Это нехорошо!
Сказав это, разворачиваюсь и направляюсь к выходу, а вслед мне несется растерянный голос грека:
— Да не дочь она мне!
Глава 9
Город Вавилон, конец октября 323 года до н. э
В большой комнате на полу сидит Барсина и держит меня в своих объятиях. Я чувствую, как ее колотит от страха и нервного возбуждения. Рядом, и тоже на полу, растекся Мемнон. По его лицу катятся ручьи пота, хотя в комнате совсем не жарко.