«Если это актёры, — убеждённо говорю самому себе, — то актёры первоклассные! Но кому придёт в голову разыгрывать меня, да ещё так затратно?»
Мысли мешаются в голове, а глаза вдруг упираются в мои собственные детские стопы. Тут на ум приходит только одно:
«Ты идиот⁈ Какой розыгрыш?!. Ведь ты — это уже не ты, а какой-то малолетний пацан! Такой розыгрыш никому не по плечу, разве что Господу Богу!»
Как последняя возможность уцепиться хоть за что-то разумное, в голове вспыхивает спасительная мысль:
«А может, это всё галлюцинация? Может, я без сознания, и всё это лишь продукт моего разума?»
На всякий случай щипаю себя за ногу и, скривившись от боли, бросаю взгляд в окно на раскинувшийся там город.
«Может быть, действительно, это все мираж? Может, это какая-то виртуальная картинка?»
Но нет, город выглядит вполне настоящим. От окна веет очень даже реальным жаром, и память подсказывает, что плачущая женщина тоже обнимала меня вполне материалистично. К тому же, толстяк слишком уж сильно воняет потом для призрака.
Словно бы в подтверждение своей материалистичности, тот начинает извиняюще бормотать:
— Моя госпожа, я совсем не желал тебя обидеть, я только хотел сказать, что людские языки злы, а помыслы полны зависти. Стоит тебе уехать, и твои враги мгновенно обратят это против тебя. По городу поползут слухи — раз Барсина сбежала, значит, совесть ее нечиста!
«Барсина! — повторяю про себя последнее прозвучавшее имя, и память подсказывает единственного известного мне человека с таким именем. — Персидская наложница Александра Македонского, родившая ему сына Геракла!»
И тут, как вспышка, в голове проносится совсем недавнее воспоминание. Вошедшая женщина обнимает меня и яростно шепчет:
«Кто теперь нас защитит? Кто убережет моего мальчика, моего ГЕРАКЛА, от этой стервы Роксаны?»
Почти обреченно шепчу про себя:
«Это же меня…! Это меня она назвала своим сыном Гераклом!»
Еще не высказанное предположение так логично вяжется с тем, что я уже увидел и услышал, но… Принять такое невозможно! Во всяком случае сразу! Я все еще не могу поверить. Принять то, что там за окном не две тысячи двадцать четвертый, а триста двадцать третий год до нашей эры, — это совсем нелегко. Еще труднее поверить в то, что я уже не старый, многоопытный капитан дальнего плавания, а малолетний бастард Великого Александра.
«Нет, нет и нет! — зажмурив глаза, мотаю головой и мысленно отказываюсь принять новую реальность. — Этого не может быть!»
В это время, словно в противовес моим мыслям, звучит голос толстяка:
— Госпожа, все, кто скорбит о смерти Александра, сейчас рядом с его телом. Тебе и твоему сыну тоже следовало бы быть там. Твое отсутствие лишь развяжет злые языки.
Открываю глаза и вижу, как только что плачущая женщина вдруг резко поднялась и утерла поплывшую тушь. Протянув мне открытую ладонь, она произнесла уже твердым грудным голосом:
— Геракл, дай мне руку! Мы идем прощаться с твоим отцом!
То, что она назвала Гераклом именно меня, теперь уже точно не вызывает никаких сомнений. Поэтому, не найдя лучшего решения, я подчиняюсь и просто подаю ей свою пухлую ладошку.
В пустом коридоре гулко отпечатываются торопливые шаги. Я едва поспеваю за взрослыми, и женщина буквально тянет меня за собой. Слева, семеня короткими ножками, сопит лысый толстяк.
Перед глазами проплывают украшенные фресками стены, мозаичные полы и резные мраморные колонны. Пытаясь оценить увиденное, я лихорадочно верчу головой. Надежда на то, что все это какой-то идиотский розыгрыш, до сих пор теплится в моем подсознании, и я тщетно стараюсь найти ей подтверждения. Как назло, все выглядит совершенно аутентично: никакого новодела, современных материалов и даже намека на машинную работу.
Впереди более ярким пятном высветился арочный проход, и мы притормаживаем перед ним. Женщина поправляет прическу, платье, а мужчина просто пытается отдышаться. Затем они вдвоем гордо вскидывают головы, надевают на лица скорбный вид, и мы заходим.
Впереди огромный зал с циклопическими колоннами, и только где-то у дальней стены видны собравшиеся люди. Навскидку, их человек пятьдесят, но в формате открывшегося пространства они кажутся крохотной кучкой, жмущейся в углу.
«Так, — быстро прихожу к пониманию, — если все-таки поверить в реальность происходящего, то, скорее всего, это дворцовый храм, а там, у алтаря, ближний круг прощается с безвременно покинувшим этот мир Александром».