Подумав так, сразу же вспоминаю лицо висящего Парменида с выклеванным глазом, и меня передергивает.
«Нет уж, методы местной Фемиды я уже видел! Какой бы сукой ни была Арета, подобной участи она не заслуживает!»
Пока я раздумывал, любитель персидской моды выхватил статуэтку из рук девчонки и заорал во всё горло:
— Стража! Позовите стражу!
Теперь картина мне абсолютно ясна. Арета хотела продать ворованную статуэтку, а торговец решил не платить даже те гроши, что она запросила. Действительно, зачем платить, когда можно забрать даром.
В голове зароились варианты того, как мне лучше поступить. Привлекать Барсину мне бы не хотелось, она и так недолюбливает Арету. Вариантов, прямо скажем, немного, но я ещё думаю. А вот рыночная стража, на удивление, тут как тут.
Два стражника уже выросли за спиной девчонки, и торговец тычет в неё статуэткой:
— Эта воровка украла у ме…
Вижу, что времени на раздумья не осталось, и если этот торгаш заявит, что Арета украла статуэтку у него, то разрулить ситуацию будет куда труднее.
«Надо действовать», — говорю сам себе и резко обрываю перса.
— Нет! — кричу со своего места и быстро иду к месту разборки. — Она не воровка и статуэтка не украдена!
Два стражника и торговец резко оборачиваются в мою сторону.
— Ты кто такой⁈ — Эта фраза вылетает у всех троих одновременно, но вместо ответа я продолжаю:
— Моя мать дала служанке эту статуэтку гетеры Фрины, чтобы она продала её на рынке.
Теперь уже стражники оторопело молчат, но торговец упорно повторяет свой вопрос:
— Ты кто такой, малец⁈
Вокруг уже собралась толпа, и все с удивлённым интересом уставились на меня. Банальная сцена поимки воровки вдруг вспыхнула новыми красками, и все полны жажды развлечений.
В вопросах словесных баталий я не новичок, особенно когда они принимают общественный оборот. В таких случаях поддержка толпы крайне важна, и её настроение может сыграть решающую роль.
Поэтому я с ходу перехожу в атаку:
— Малец — у тебя между ног, а я — Геракл, сын Великого Александра!
Сальная шутка пришлась толпе по душе, и она встретила её дружным хохотом. Даже стражники не смогли скрыть ухмылки, и щёки перса покрылись багровыми пятнами.
— Чем ты докажешь, что статуэтка твоя? — прошипел он, и я обескураживаю его ответом.
— Мне, сыну великого царя Александра, не надо ничего доказывать! — Перевожу свой нахмуренный взгляд на стражу. — Тот, кто не верит моему слову, оскорбляет бессмертную память моего великого отца!
Тут я применяю второе правило: хочешь чего-то добиться угрозой — упирай на личную ответственность оппонента.
— Кто из вас не верит слову царского сына⁈ — Перевожу взгляд с одного стражника на другого, и оба старательно отводят глаза.
После этого вновь упираюсь глазами в торговца:
— Моя мать хотела за эту бесценную вещь тридцать драхм! — Держу короткую паузу и ошарашиваю его вопросом: — Ты хочешь купить⁈
Тот непонимающе замотал головой. Как так произошло⁈ Только что он хотел бесплатно получить то, что ему предлагали купить за гроши, а теперь вдруг норовят всучить за баснословную цену.
— Я нет! Она же предлаг… — запинаясь, пытается что-то объяснить торговец, но я вновь обрываю его на полуслове:
— Если не хочешь покупать, то чего голову морочишь занятым людям⁈ — С возмущённым видом поворачиваюсь к стражникам, давая понять, кого я имею в виду.
Те согласно кивают, и, пользуясь всеобщим замешательством, я выхватываю статуэтку из рук торговца.
В полной тишине, не торопясь, осматриваю её и, словно бы найдя её состояние удовлетворительным, перевожу строгий взгляд на застывшую в каком-то очумелом ступоре Арету:
— С тобой дома разберёмся!
Сказав это, вскидываю голову к оторопелым лицам стражников:
— Спасибо за службу, я вас больше не задерживаю!
Те по привычке чуть ли не вытягиваются во фрунт, а я ещё раз грозно рявкаю на Арету:
— Иди за мной, бестолочь!
Не говоря больше ни слова, шагаю прямо на плотный круг людей, и толпа расступается передо мной. Арета дёргает рукой, и перс, всё ещё не понимая, что происходит, покорно выпускает её.
Иду сквозь толпу, и народ с нарочито почтительным видом пропускает меня. За спиной слышу торопливые девичьи шаги и с облегчением выдыхаю.
«Кажись, пронесло!»
Полностью успокаиваюсь, только когда мы сворачиваем за угол. И хотя меня прям распирает высказать Арете всё, что я о ней думаю, продолжаю шагать, не оборачиваясь. Позволяю себе выплеснуть эмоции, только когда мы уже выходим из города. Мало ли, кто за нами смотрит!