Яростно тру виски.
'Нет, к черту Полиперхона и Кратера! Их сейчас здесь нет, значит, они для меня пока неинтересны. Мне нужно сосредоточиться на тех, кто сейчас в Вавилоне, или на тех, кто будет играть первую скрипку в будущей войне. Это Антипатр, Птолемей, одноглазый Антигон и Пердикка.
Надо выбрать из них того, на кого хоть в какой-то степени можно будет рассчитывать. С Антипатром мне яснее всего: насколько я могу судить, он слишком далек в своих мыслях и мечтает лишь о самостоятельной власти над Македонией и уж точно не будет иметь дело с персидским бастардом. Остаются Антигон, Птолемей и Пердикка'.
Пытаюсь вспомнить все, что я знаю о каждом из них, и начинаю перечислять:
'Пердикка — аристократ до мозга костей, из семьи, чуть ли не родственной царским Аргеадам. Сейчас ему тридцать пять — сорок лет. Он почти ровесник Александра и всегда разделял его идеи и мечты о великом царстве от Балкан до Индии.
Говорят, что перед азиатским походом, когда Александр раздал все свое имущество друзьям, его спросили: что же ты оставишь себе? Тогда юный царь с вызовом ответил: надежды! Услышавший это Пердикка тут же вернул обратно все подаренное ему добро со словами: мне не нужно богатство, я тоже хочу иметь долю в надеждах!
В последние годы жизни Александра Пердикка стал особенно близок ему — настолько, что, будучи уже на смертном одре, царь передал ему кольцо с царской печатью и поручил заботу о своей семье и о еще не рожденном наследнике.
Пердикка до самой своей смерти будет отстаивать интересы наследника своего царя и, по сути, будет единственным из его друзей, кто сохранит верность даже мертвому Александру.
Значит ли это, что я, как незаконнорожденный сын царя, могу рассчитывать на его поддержку⁈'
Посидев в раздумье и не найдя ответа на свой вопрос, перехожу к следующему кандидату на роль своего защитника.
'Одноглазый Антигон! Этот, в отличие от Пердикки, из тех немногих стариков, что не запятнали себя причастностью к заговорам против царя. Ему сейчас почти шестьдесят.
После завоевания Малой Азии, как ее называли тогда, Великой Фригии, Александр оставил его там сатрапом. Антигон не участвовал в дальнейшем походе, но благодаря уму и организаторским способностям очень выгодно использовал географическое положение своей сатрапии. Она стала связующим мостом между метрополией и растянувшимися коммуникациями Великого похода.
Армия Александра вовремя получала пополнение и снабжение, и вместе с этим неуклонно росло влияние Антигона на царя. После смерти Александра и раздела полномочий Антигону оставят его сатрапию — Великую Фригию. Вот только подчиняться центральной власти, то бишь Пердикке — регенту новорожденного царского сына, он не захочет.
Он примкнет к лагерю Антипатра и Птолемея, к тем, кто открыто объявил о своей независимости. Можно ли рассчитывать, что, не приняв власть прямого наследника, он станет помогать бастарду⁈ Вряд ли!'
Сходу отвергнув Антигона, я вспоминаю все, что знаю про Птолемея.
'Птолемей — ровесник Александра и почти друг детства, но по-настоящему его влияние при дворе усилилось, когда он раскрыл так называемый «заговор пажей». Несколько юных дегустаторов царских блюд замыслили отравить Александра, а Птолемей узнал об этом и предотвратил покушение.
С этого момента и без того верный друг стал ближайшим соратником царя. Он был одним из самых ближайших и верных друзей Александра живого, но, по иронии судьбы, первым предавшим его мертвого. Едва получив власть в Египте, он тут же отказался признать власть новорожденного наследника и его регента Пердикки.
Думать, что человек, предавший клятву своему царю и другу ради собственной царской власти, встанет на защиту незаконнорожденного отпрыска, по меньшей мере глупо! Я несу ему угрозу уже одним своим существованием!'
Отбросив и Птолемея, я прихожу к выводу, что единственным, на кого я могу рассчитывать, все-таки остается Пердикка. Но и с ним не все так гладко.
«Пердикка ставит на будущего сына законной жены царя Роксаны, и с рождением полноценного наследника я стану для него опасной обузой. Кто поручится за то, что ему не придет в голову избавиться от меня, особенно если на этом будет настаивать кровожадная бактрийская вдова?»
Выдохнув, чувствую, что совсем обессилел. Мозговой штурм не принес никакого реального результата, но вымотал меня до предела. Бездумно сижу, устремив неподвижный взгляд вдаль, и тут на память приходят недавние подслушанные слова одноглазого.