— Аисса избегает меня.
— Я считал, что христиане умнее в понимании женского сердца. Внешне кажется, что у нас страсти возникают и исчезают за плотной завесой рабства, но наши женщины, которые вольны говорить обо всем, а значит, все скрывать, позволяют нам яснее читать в их сердцах. Каким образом, спрошу я тебя, гордая Аисса может, не таясь, любить человека, который шага не ступит без женщины, ревнующей всех, кого мог бы полюбить дон Педро?
— Значит, Аисса ревнует?
Мавр усмехнулся в ответ, потом прибавил:
— У нас горлица ревнует к своей подруге, а благородную пантеру зубами и когтями рвет другая пантера в присутствии тигра, что должен выбрать одну из них.
— Ах, Мотриль! Я люблю Аиссу.
— Возьми ее в жены.
— А как же донья Мария?
— Человек, приказавший убить жену, чтобы не сердить любовницу, не решается бросить любовницу, которую разлюбил, чтобы завоевать себе пять миллионов новых подданных и любовь, что дороже всего мира.
— Ты прав, но донья Мария умрет.
— Неужели она так сильно тебя любит? — снова усмехнулся мавр.
— Разве ты не веришь в ее любовь ко мне?
— Не верю, мой повелитель.
Дон Педро побледнел.
«Он еще любит ее! — думал Мотриль. — Не будем пробуждать его ревность, ибо донье Марии он отдаст предпочтение перед всеми женщинами».
— Я сомневаюсь в ее любви не потому, что она неверна тебе, я так не думаю, — продолжал мавр, — а потому, что она, видя, что ты любишь ее меньше, упрямо хочет быть рядом с тобой.
— Это я и называю любовью, Мотриль.
— А я называю это честолюбием.
— Ты прогнал бы Марию?
— Чтобы добиться Аиссы, да.
— О нет! Нет…
— Тогда страдай.
— Я верил, — ответил дон Педро, сверля Мотриля пламенным взглядом, — что, если бы ты видел, как страдает твой король, у тебя не хватило бы дерзости сказать ему: «Страдай»… Я верил, что ты непременно воскликнул бы: «Я облегчу твои страдания, мой повелитель!»
— В ущерб для чести великого короля моей страны я этого не скажу. Уж лучше смерть.
Дон Педро мрачно задумался.
— Значит, я умру, ибо я люблю эту девушку, — сказал он. — Но нет! — со зловещей пылкостью воскликнул он. — Нет, не умру!
Мотриль довольно хорошо знал своего короля и ясно понимал, что никакая преграда не в силах сдержать порыв страстей этого неукротимого человека.
«Он прибегнет к насилию — подумал он, — надо помешать этому».
— Ваша светлость, Аисса — чистая душа, она поверит клятвам, — уверял Мотриль. — Если вы поклянетесь, что женитесь на ней после того, как торжественно расстанетесь с доньей Марией, Аисса, я думаю, вверит свою судьбу вашей любви.
— Ты ручаешься мне за это?
— Ручаюсь.
— Прекрасно! — вскричал дон Педро. — Клянусь, я порву с доньей Марией.
— Это другое дело, мой король, назовите ваши условия.
— Я порву с доньей Марией и оставлю ей миллион экю. В стране, где она пожелает жить, не будет более богатой и уважаемой принцессы.
— Хорошо, это жест великодушного короля, но страной этой не должна быть Испания!
— Разве это необходимо?
— Аисса успокоится лишь тогда, когда море, непреодолимое море, отделит вашу старую любовь от новой.
— Мотриль, мы отделим морем Аиссу от доньи Марии.
— Хорошо, мой повелитель.
— Но я король, и ты знаешь, что никто не может ставить мне никаких условий.
— Это справедливо, государь.
— Поэтому нам необходимо заключить сделку, подобно той, что заключают между собой евреи, и ты первым обязан выполнить одно условие.
— Какое?
— Донья Аисса должна остаться моей заложницей.
— Только и всего? — насмешливо спросил Мотриль.
— Безумец! Разве ты не видишь, что меня сжигает, пожирает любовь, что сейчас я играю в нежности, которые мне смешны? Разве льва терзают сомнения, когда он голоден? Неужели ты не понимаешь, что, если ты будешь торговаться со мной из-за Аиссы, я возьму ее силой, что, если ты будешь метать на меня свои гневные взоры, я прикажу тебя схватить и повесить, а все христианские рыцари съедутся поглядеть, как ты будешь болтаться на перекладине, и станут обхаживать мою новую любовницу?
«Это верно», — подумал Мотриль.
— Ну, а как же донья Мария, мой повелитель?
— Меня, повторяю я, терзает голод любви, поэтому донью Марию постигнет участь доньи Бланки Бурбонской.
— Да, гнев ваш страшен, ваше величество, — смиренно ответил Мотриль, — и, поистине, безумен тот, кто не склонит пред вами колени.
— Ты отдашь мне Аиссу?
— Если вы приказываете, ваше величество, отдам. Но если вы не последуете моим советам, если не избавитесь от доньи Марии, если не уничтожите ее друзей — ваших врагов, если не рассеете всех сомнений Аиссы, то помните, что эта девушка не будет вашей: она убьет себя!
Теперь настал черед короля затрепетать от страха и задуматься.
— Чего же ты хочешь? — спросил дон Педро.
— Я хочу, чтобы вы подождали неделю. И, не перебивайте меня, пусть донья Мария сердится на вас… Аисса уедет в королевский замок, никто не узнает об ее отъезде и месте, куда она отправится; вы убедите девушку, она станет вашей и будет любить вас.
— А как же донья Мария? Отвечай!
— Сначала она смягчится, потом поймет, что побеждена. Не обращайте внимания на ее рыдания и раздражение; вы поменяете любовницу на возлюбленную, Мария никогда не простит вам измены, и сама избавит вас от своего присутствия.
— Да, верно, она гордая… Но ты веришь, что Аисса придет?
— Не верю, а знаю.
— В этот день, Мотриль, можешь просить у меня половину моего королевства, и она будет принадлежать тебе.
— Никогда вы не сможете более справедливо вознаградить за честную службу.
— Ну что ж, значит, через неделю?
— Да, в последний светлый час, ваше величество, Аисса выедет из города в сопровождении мавра: это я привезу ее тебе.
— Ступай, Мотриль.
— Но до тех пор не пробуждай сомнений доньи Марии.
— Не беспокойся. Я хорошо скрывал свою любовь и свое горе. Неужели ты думаешь, что я не сумею утаить мою радость.
— Поэтому, ваше величество, объявите, что вы желаете ехать в загородный замок.
— Так я и сделаю, — согласился король.
IV
ПОЧЕМУ ЗАБЛУДИЛИСЬ ПОПУТЧИЦЫ ХАФИЗА
После возвращения Хафиза донья Мария снова стала поддерживать отношения с Аиссой.
Читать Аисса не умела, но вид пергамента, которого касалась рука возлюбленного, особенно креста, олицетворявшего его добрую волю, переполнял радостью сердце девушки. Опьянев от любви, она много раз целовала письмо.
— Дорогая Аисса, скоро ты уедешь, — сказала Мария. — Через неделю ты будешь далеко отсюда, но зато рядом с тем, кого любишь, и я не думаю, что ты будешь жалеть об Испании.
— О да, да! Для меня жизнь — дышать одним воздухом с ним.
— Значит, вы скоро встретитесь. Хафиз — осторожный, очень преданный и неглупый юноша. Он знает дорогу, к тому же ты не будешь бояться этого мальчика, как стала бы бояться мужчину, и я уверена, что с ним ехать тебе будет спокойнее. Он твой земляк, вы будете говорить на языке, который тебе дорог.
В этом ларце все твои сокровища: помни, что во Франции даже очень богатый сеньор не владеет и половиной того, что ты везешь возлюбленному. Кстати, я не оставлю своими благодеяниями молодого человека, даже если он отправится с тобой на край света. Во Франции тебе больше нечего будет бояться. Я замышляю многое здесь изменить. Необходимо, чтобы король изгнал из Испании мавров, врагов нашей веры, ведь этим предлогом пользуются завистники, стремясь оросить тень на дона Педро. Когда ты уедешь, я без колебаний возьмусь за дело.
— Когда я увижу Молеона? — спросила Аисса, которая слышала только имя возлюбленного…
— Ты будешь в его объятьях через пять дней после отъезда из города.
— Мне понадобится вдвое меньше времени, чем самому быстрому всаднику, сеньора.
После этого разговора донья Мария вызвала Хафиза и спросила, не хочет ли он снова поехать во Францию вместе с сестрой несчастного Жильдаза.