Аженор счел это дурным предзнаменованием. Но едва он успел об этом подумать, как ворота снова закрылись.
— Очень странная задержка — обратился он к Мюзарону, который с недовольным видом кивнул в ответ. — Пойди узнай, в чем дело, — прибавил Молеон.
И Аженор уселся на пригорочек, поросший запыленным вереском.
Не прошло и четверти часа, как Мюзарон вернулся, ведя с собой солдата, которого явно пришлось долго упрашивать прийти сюда.
— Я повторяю вам, — кричал Мюзарон, — что вам заплатит мой хозяин, и заплатит от души.
— Кому и что надо заплатить? — спросил Аженор.
— Сеньор, важная новость…
— Что за новость?
— Сеньор, это солдат из эскорта, который везет тело в Бургос.
— Черт побери, говори, чье тело?
— Беда, сеньор! Ох, беда, дорогой мой господин! Мне вы не поверили бы, а вот ему, наверное, поверите… Ведь тело, что везут в Бургос, — это донья Мария де Падилья!
У Аженора вырвался крик отчаяния и недоверия.
— Это правда, — подтвердил солдат. — И мне надо спешить занять место в эскорте.
— О, горе, горе! — воскликнул Молеон. — Ну, а Мотриль в замке?
— Да нет, сеньор, — ответил солдат. — Мотриль уехал в Монтель.
— Уехал?! И носилки с ним?
— Да, сеньор, в них увезли умирающую девушку.
— Девушку? Мюзарон, Аисса умирает! Я тоже умираю, — вздохнул несчастный рыцарь, навзничь рухнув на землю, словно его действительно хватил удар; это сильно испугало славного оруженосца, совсем не привыкшего к обморокам своего господина.
— Вот все, сеньор рыцарь, что мне известно, — сказал солдат, — да и узнал-то я об этом случайно. Сегодня ночью мне пришлось нести девушку, сраженную кинжалом, и отравленную сеньору Марию.
— Будь проклята эта ночь! О, горе, горе! — стенал полуобезумевший молодой человек. — Вот, друг мой, возьмите эти десять флоринов, как будто вы и не принесли мне весть о беде моей жизни.
— Спасибо, сеньор рыцарь, и прощайте, — крикнул солдат, бросившись бежать через вересковую пустошь.
Мюзарон, приложив ко лбу ладонь, смотрел вдаль.
— Посмотрите-ка вон туда, — воскликнул он. — Вы видите, ваша милость, там, вдалеке, за холмом, людей и носилки, что движутся по равнине. Вон, видите, верхом на лошади наш враг, сарацин в белом плаще.
— Мюзарон, давай оседлаем коней и растопчем этого негодяя! — вскричал рыцарь, которому придали сил жестокие страдания. — Если Аиссе суждено умереть, то я хотя бы приму ее последний вздох.
Мюзарон позволил себе положить руку на плечо господина.
— Ваша милость, никогда нельзя верно оценить только что случившееся, — заметил он. — Нас двое, а их дюжина. Мы устали, а они полны сил. Кстати, нам известно, что они едут в Монтель, там мы их и настигнем. Видите ли, ваша милость, мы должны полностью выяснить все, чего нам не смог рассказать солдат. Надо узнать, почему донью Марию отравили, а донье Аиссе нанесли удар кинжалом.
— Ты прав, мой верный друг, — согласился Аженор. — Делай со мной что хочешь.
— Я сделаю вас победителем и счастливцем, господин мой.
Аженор в отчаянии отрицательно покачал головой.
Мюзарон знал, что от отчаяния есть лишь одно лекарство — занять делом тело и ум.
Он повез хозяина обратно в лагерь, где бретонцы и преданные Энрике де Трастамаре испанцы уже почти не таились и все громче объявляли о своих намерениях с тех пор, как до них дошла еще непроверенная новость об освобождении Дюгеклена, а особенно после того, как они убедились, что их силы возрастают с каждым днем.
XIV
ПАЛОМНИКИ
Поздним вечером, в нескольких льё от Толедо, Аженор и его верный Мюзарон уныло тащились по песчаной, окаймленной хилыми сосенками дороге, отыскивая пристанище, где они, разбитые усталостью, могли бы дать себе недолгий отдых и велеть зажарить зайца, которого стрела оруженосца настигла прямо на лежке. Вдруг они услышали за спиной приглушаемый песком топот копыт резвого мула, который нес на мощной спине паломника; на голове всадника была большая шляпа, с широких полей которой свисало некое подобие вуали.
Этот паломник пришпоривал мула и, судя по всему, умел превосходно ездить верхом.
Великолепный, породистый мул скорее летел, чем бежал, и промчался мимо наших путников так быстро, что они едва смогли расслышать брошенную паломником на ходу фразу «Вауа ustedes con Dios»[6].
Не прошло и десяти минут, как Мюзарон снова услышал топот копыт. Обернувшись, он успел лишь развернуть коня Аженора и свою лошадь, как к ним вихрем подлетели четверо всадников.
Их главарь, что скакал впереди, тоже был в одеянии паломника, которое напоминало костюм того, кто промчался раньше.
Правда, у второго паломника, более осмотрительного, под мантией можно было заметить латы, а его лицо скрывало опущенное забрало; даже в темноте это было забавным зрелищем — голова рыцаря в шлеме, на котором красовалась широкополая шляпа.
Незнакомец подъехал так близко, будто хотел, словно ищейка, обнюхать наших путников; но Аженор предусмотрительно опустил забрало и взялся за рукоять меча.
Мюзарон тоже держался начеку.
— Сеньор, не ехал ли здесь верхом на черном муле, быстром как ветер, паломник, вроде меня? — спросил незнакомец на ломаном испанском языке; голос его звучал глухо, как будто доносился со дна пропасти.
Голос этот неприятно поразил Аженора: ему смутно почудилось, что он его где-то слышал. Но долг рыцаря обязывал его дать учтивый ответ.
— Сеньор паломник или сеньор рыцарь, человек, о котором вы спрашиваете, примерно десять минут назад проехал здесь, — сказал он по-испански. — Он, действительно, ехал на муле, таком резвом, что мало найдется коней, способных его догнать.
Мюзарону казалось, что паломник, услышав голос Аженора, тоже несколько удивился, ибо он подъехал еще ближе и нагло сказал:
— Эта услуга, рыцарь, для меня гораздо дороже, чем вы думаете. Кстати, она была высказана столь учтиво, что я был бы рад познакомиться с человеком, который ее мне оказал… По вашему акценту я понял, что мы оба с севера, это повод, чтобы мы получше узнали друг друга. Поднимите, пожалуйста, забрало, чтобы я имел честь поблагодарить вас, глядя вам в лицо…
— И вы тоже откройте забрало, сеньор рыцарь, — ответил Молеон, которого все больше раздражали и этот голос, и эта настойчивая просьба.
Паломник смутился. В конце концов он очень грубо отказался открыть забрало, что подтвердило, насколько его просьба была коварной и корыстной.
Не прибавив больше ни слова, он подал знак своим спутникам и галопом поскакал по дороге, по которой раньше проехал первый паломник.
— Ну и наглец! — воскликнул Мюзарон, когда он исчез в темноте.
— Мне кажется, Мюзарон, что этот гнусный голос я уже слышал, когда попал к наемникам.
— Мне тоже так кажется, ваша милость, и, будь наши лошади не столь усталыми, мы могли бы поскакать за этими мошенниками, от которых можно ждать любого подвоха.
— Какое нам до них дело, Мюзарон, — ответил Молеон, во всем разочаровавшийся. — Мы едем в Толедо, где должны собраться наши друзья. А Толедо недалеко от Монтеля. Это все, что я знаю и хочу знать.
— В Толедо мы получим известия от сеньора коннетабля, — продолжал Мюзарон.
— И возможно, от дона Энрике де Трастамаре, — откликнулся Аженор. — Мы будем получать приказы, станем послушным орудием… Это единственный выход, единственное утешение для людей, которые, потеряв свою душу, уже не знают, о чем им говорить и что делать в жизни.
— О-ля-ля! — воскликнул Мюзарон. — Впасть в отчаяние мы всегда успеем… Как гласит французская поговорка, последней приходит победа…
— Или смерть… Так ведь? Вот что ты боишься прибавить.
— Полно, сеньор, ведь умираем только раз.
— Ты думаешь, я боюсь смерти?
— Помилуй Бог, ваша милость, мне досадно, что вы совсем ее не боитесь.