— Да, пощадим его! — воскликнул граф, в горячем порыве радости обнимая Дюгеклена. — Слишком много милосердных деяний должны мы свершить, чтобы возблагодарить Господа, который свел нас вместе… У нас нет времени на этого мерзавца: подарим ему жизнь, он сам найдет место, где его повесят.
Каверлэ в порыве благодарности поцеловал ноги великодушного принца.
— Пусть убирается на все четыре стороны, — согласился Дюгеклен.
— Убирайся, разбойник, — недовольно проворчал Мюзарон, распахивая перед Каверлэ дверь.
Каверлэ не заставил себя упрашивать: он выбежал из зала с такой прытью, что его нельзя было бы догнать даже на лошади, если бы граф передумал.
Поздравив себя со счастливой удачей, граф, коннетабль и Аженор завели разговор о будущей войне.
— Как видите, я не опаздываю на встречи, — заметил коннетабль. — Я ехал в Толедо, о чем мы с вами договорились в Бордо. Значит, вы рассчитываете на Толедо?
— Я очень надеюсь, что Толедо распахнет передо мной ворота, — сказал граф.
— Но уверенности в этом нет, — ответил коннетабль. — С тех пор как я разъезжаю в этом одеянии, то есть за четыре дня, я узнал о положении в Испании больше, чем за два года. Толедцы стоят на стороне дона Педро.
Это означало, что придется осаждать город.
— Дорогой коннетабль, ради меня вы подвергались множеству опасностей.
— Дорогой государь, я даю слово лишь однажды. Я обещал, что вы будете королем Кастилии — так будет, или я умру, — и к тому же мне надо взять реванш. Поэтому, как только я получил свободу в Бордо благодаря вашему хладнокровию, я за десять дней побывал у короля Карла и вернулся на испанскую границу. Уже неделю я разыскиваю вас в Испании, ведь мой брат Оливье и Виллан Заика получили сообщение, что вы ненадолго заезжали в Бургос, направляясь в Толедо.
— Верно, я заезжал в Бургос… Я жду под Толедо высших командиров моей армии и переоделся паломником только в Бургосе…
— И бандиты тоже, ваша светлость, приняли такой вид и этим подали мне одну мысль. Переодевшись паломниками, командиры могут пробираться незамеченными, чтобы готовить места расположения войск. Теперь все щеголяют в такой одежде, сегодня каждый хочет совершить путешествие в Испанию. И даже негодяй Каверлэ оделся так же, как и мы. Главное, что мы встретились. Вы выберете резиденцию и призовете к себе всех испанцев, ваших сторонников. А я призову рыцарей и солдат из всех стран. Нельзя терять ни минуты. Дон Педро еще не утвердился на троне, он потерял своего лучшего советника, донью Марию, — единственное существо, которое было дорого ему в этом мире. Мы должны воспользоваться его нерешительностью и начать войну, пока он не успел опомниться.
— Донья Мария мертва! — воскликнул Энрике. — Это верно?
— Я точно знаю это, — печально сказал Аженор. — Я видел, как везли ее тело.
— Ну, а где дон Педро?
— Неизвестно. Он похоронил свою несчастную жертву в Бургосе и после этого исчез, — ответил коннетабль.
— Как исчез? Разве это возможно? Но вы сказали, что донья Мария его жертва. Расскажите мне об этом подробнее, коннетабль, я целую неделю не решался говорить ни с одной живой душой.
— Как донесли мне мои лазутчики, произошло вот что, — начал свой рассказ коннетабль. — Дон Педро влюбился в мавританку, дочь этого проклятого Мотриля… Донья Мария заподозрила неладное, она даже узнала о сговоре короля с мавританкой. Оскорбленная до бешенства, она вонзила кинжал в сердце соперницы, а потом отравилась.
— Нет, сеньоры, нет! — вскричал Аженор. — Это невозможно… Это было бы таким гнусным злодеянием, таким черным предательством, что солнце померкло бы от ужаса…
Король и коннетабль с удивлением посмотрели на молодого человека, который столь пылко выражал свои чувства, но не могли получить от него никаких вразумительных объяснений.
— Простите меня, господа, — смиренно сказал Аженор, — у меня есть дорогая для меня и горькая тайна, одну половину которой донья Мария унесла с собой могилу, а другую я хочу благоговейно хранить.
— Ты влюбился, бедный мальчик? — спросил коннетабль.
Вместо ответа на этот вопрос Аженор сказал:
— Я в полном вашем распоряжении, сеньоры, и готов умереть, служа вам.
— Я знаю, что ты верный человек, — ответил Энрике, — честный, умный, неутомимый слуга. Поэтому рассчитывай на мою благодарность, но скажи нам, что тебе известно о любви дона Педро?
— Мне известно все, государь, и если вы приказываете говорить…
— Где сейчас может находиться дон Педро — вот все, что нам хотелось бы узнать.
— Господа, соблаговолите дать мне неделю, и я отвечу вам, где он находится, — сказал Аженор.
— Дать неделю? — спросил король. — Что вы на это скажете, коннетабль?
— Я скажу, государь, что неделя уйдет у нас на подготовку нашей армии, на ожидание подкреплений и денег из Франции. Мы абсолютно ничем не рискуем..
— Тем более, ваша светлость, — подхватил Молеон, — что, если мой план удастся, вы будете располагать знанием настоящих причин войны, а ее истинного виновника, дона Педро, я с большой радостью выдам вам.
— Он прав, — согласился король. — Если один из нас будет схвачен, кончится война в Испании.
— О нет, государь! — воскликнул коннетабль. — Я клянусь вам, что если вы попадете в плен и вас разрубят на куски — этого, я надеюсь, Бог не допустит, — то я приложу все силы, чтобы наказать нечестивца дона Педро, который хладнокровно убивает своих пленных и водит дружбу с неверными.
— Я тоже так думаю, Бертран, — живо ответил король. — Не заботьтесь обо мне… Если я буду взят в плен и убит, то отбейте у врага мое тело и бездыханным положите на трон Кастилии; я заявляю, что считал бы себя счастливым победителем, если бы к подножию этого трона швырнули труп дона Педро — этого бастарда, предателя, убийцы.
— Государь, это я вам обещаю, — прибавил коннетабль. — Ну а теперь предоставим свободу этому молодому человеку.
— Где мы встретимся? — спросил Молеон. — Под стенами Толедо, который будем осаждать?
— Через неделю?
— Через неделю, — ответил Аженор.
Энрике нежно обнял молодого человека, который совсем сконфузился от подобной чести.
— Не смущайтесь, — сказал король, — я хочу доказать вам, что вы, деливший со мной трудные минуты моей судьбы, будете делить со мной и ее счастливые мгновения.
— А я тоже обязан ему свободой, которой наслаждаюсь, — заметил коннетабль, — обещаю помочь ему всеми своими силами в тот день, когда он потребует моей помощи в чем угодно, где угодно и против кого угодно.
— О господа, господа, вы переполняете меня радостью и гордостью! — воскликнул Молеон. — Вы, столь знатные люди, относитесь ко мне с таким вниманием… Ведь вы на этой земле олицетворяете для меня самого Бога, вы открываете мне Небо.
— Ты этого достоин, Молеон, — сказал коннетабль. — Скажи, нужны ли тебе деньги?
— Нет, ваша милость, нет.
— Но задуманный план потребует от тебя многих хлопот, и богатые подарки не помешают…
— Сеньоры, вы помните, что однажды я захватил шкатулку с драгоценностями этого бандита Каверлэ, в которой было сказочное богатство, но для меня это было чересчур много, и я без сожалений с ним расстался, — ответил Молеон. — Во Франции я получил от короля сто ливров, это для меня целое состояние, ведь мне на все хватает…
— О, как прекрасно сказано, — со слезами на глазах пробормотал Мюзарон из своего угла.
Король услышал его.
— Это твой оруженосец? — спросил он.
— Верный, храбрый слуга, — ответил Молеон, — он облегчает мне жизнь и не раз спасал меня.
— Он тоже получит награду. Подойди ко мне, оруженосец, — сказал граф, сняв брошь в виде выложенной жемчужинами раковины, — возьми это, и в тот день, когда ты или кто-нибудь из твоих потомков будет испытывать нужду, эта вещь, переданная в мои руки или в руки моего наследника, составит целое состояние… Бери, оруженосец, бери.
Мюзарон опустился на колени; сердце его готово было выскочить из груди.
— А теперь, мой король, — сказал коннетабль, — воспользуемся темнотой, чтобы добраться до места, где вас ждут ваши офицеры, ведь мы напрасно отпустили этого Каверлэ. Он, утроив свои силы, может снова напасть на нас и на этот раз действительно взять в плен хотя бы для того, чтобы доказать нам, что он далеко не дурак.